|
Я сказала: если бы я любила вас, то эта мысль страшно огорчала бы меня. — Хорошо! – вне себя от радости воскликнул Генрих: ведь это было признание, первое признание в любви. – Ну, а если вечером король Наваррский не отпустит своих придворных кавалеров? — Государь, – сказала г-жа де Сов, глядя на короля с изумлением, на сей раз совершенно непритворным, – это невозможно, а главное – этому нельзя поверить. — Что сделать, чтобы вы поверили? — Мне нужно доказательство, которого вы не можете мне дать. — Отлично, сударыня, отлично! Клянусь святым Генрихом, я дам вам доказательство! – воскликнул король, пожирая молодую женщину глазами, в которых пламенела любовь. — Ваше величество! – тихо произнесла баронесса, опуская глаза. – Я не понимаю… Нет, нет! Нельзя бежать от счастья, которое вас ждет. — Моя любимая, в этом зале – четыре Генриха, – сказал король, – Генрих Французский, Генрих Конде, Генрих де Гиз, но только один Генрих Наваррский. — И что же? — А вот что: если этот самый Генрих Наваррский всю ночь проведет у вас… — Всю ночь? — Да, всю ночь, убедит ли это вас, что у другой он вне был? — Ах, государь, если бы!.. – воскликнула г-жа де Сов. — Слово дворянина! Госпожа де Сов подняла на короля свои большие влажные глаза, полные страстных обещаний, и улыбнулась ему такой улыбкой, что сердце его забилось от радости и упоения. — Посмотрим, что скажете вы тогда, – продолжал Генрих. — О, тогда, ваше величество, я скажу, что вы действительно меня любите, – отвечала Шарлотта. — Вы это скажете, потому что это правда. — Но как же это сделать? – пролепетала г-жа де Сов. — Ах, Боже мой! Неужели у вас нет такой камеристки, горничной, служанки, на которую вы могли бы положиться? — У меня есть настоящее сокровище, это моя Дариола, которая так предана мне, что даст себя изрезать на куски ради меня. — Боже мой! Скажите этой девице, баронесса, что я ее озолочу, как только, согласно предсказаниям астрологов, стану французским королем. Шарлотта улыбнулась: в то время люди не верили гасконским обещаниям Беарнца. — Ну хорошо! Чего же вы хотите от Дариолы? – спросила она. — Того, что для нее – сущий пустяк, а для меня – все на свете. — А именно? — Ведь ваши комнаты над моими? — Да. — Пусть она ждет за дверью. Я тихонько стукну в дверь три раза; она отворит, и вы получите доказательство, какое я вам обещал. Несколько секунд г-жа де Сов молчала; потом огляделась вокруг, словно желая убедиться, что их никто не подслушивает, и на мгновение остановила взор на группе людей, окружавших королеву-мать, но этого мгновения было достаточно, чтобы Екатерина и ее придворная дама обменялись взглядом. — А вдруг мне захочется уличить ваше величество во лжи? – сказала г-жа де Сов голосом, каким сирена могла бы растопить воск в ушах спутников Одиссея. – Попробуйте, душенька, попробуйте. — Честное слово, мне очень трудно побороть в себе это желание. — Так пусть оно победит вас: женщины всегда особенно сильны после поражения. — Государь, когда вы станете французским королем, я вам напомню о том, что вы обещали Дариоле. |
