— Не стоит относиться к этому серьезно. Подождите, мои друзья. Скоро мы увидим, что произойдет. Лучшая весть, какую я могу услышать, — это сообщение о смерти бывшей королевы Наварры — бывшей, потому что я не приму ее назад. А уж кончина ее матери и вовсе заставит меня запеть от счастья.

Тем временем Катрин всеми силами лелеяла непростую дружбу между ее сыном и Гизом.

Гиз стал генералиссимусом и был готов предпринять новую попытку захвата престола. Его могущество росло, ему подчинялась армия, разборчивый аристократ мог полагаться не только на толпу.

Когда в Блуа собрался государственный совет и король обратился к нему, у ног Генриха Валуа сидел управляющий делами — герцог Гиз. Он не аплодировал речи короля; многие из присутствующих, буду и сторонниками Гиза, последовали примеру своего господина; король преднамеренно задел их, сказав: «Некоторые знатные люди королевства создали лиги и ассоциации, которые в любой монархии, где царят закон и порядок, считаются преступлением и изменой. Проявляя снисходительность и терпимость, я хочу похоронить прошлое».

Гиз предотвратил публикацию этих слов.

Короля вынудили встретиться с руководством Лиги; Генриху тактично, но твердо сказали, что он должен изменить свое заявление, потому что милостивое прощение не является его прерогативой; его долг — подчиняться приказам.

Находившаяся там Катрин посоветовала королю уступить, но было ясно, что уважающий себя монарх не может смириться с такой тиранией.

До ушей короля долетел слух о том, что кардинал Гиз, произнося тост, назвал своего брата не герцогом Гизом, а королем Франции.

Филипп Испанский был союзником Гиза, но несколько месяцев тому назад монарх потерпел такое серьезное поражение, что вся Европа оторопела — многие решили, что величайшей державе приходит конец. В городах Франции висели плакаты. Французы читали написанное на них и притворялись взволнованными, хотя сами украдкой смеялись в бороды: «Возле английского побережья пропала великая и могучая Испанская Армада. Испанское посольство выплатит солидное вознаграждение за информацию о ее местонахождении».

Испания была сломлена; уменьшить размер бедствия не представлялось возможным. Испания, жившая за счет своего морского могущества, потеряла его значение маленького острова, расположенного возле Европы, резко возвысилось в это роковое для Испании лето. Могущественные Филипп, Гомез, Парма и Альва уступили место сэру Фрэнсису Дрейку, сэру Джону Хоукинсу, лорду Говарду Эффингему. Маленький остров стал весьма заметной страной. Рыжеволосая королева невозмутимо улыбалась на троне; она была протестанткой, правившей ее единоверцами. Годом ранее, воспользовавшись тем, что ее кузина участвовала в заговоре против английской короны, Элизабет отправила на гильотину шотландскую королеву, католичку Марию Стюарт. Тогда Элизабет пренебрегла гневом Филиппа; в этом году ее моряки нанесли то, что могло оказаться последним, сокрушительным ударом.

Испания, союзник Гиза, уже не сможет оказаться для него столь полезной, как несколько месяцев назад.

Оценив эту ситуацию, король решился действовать. Кто-то из них двоих — он или Гиз — должен умереть. Он не сомневался в этом. Пусть умрет его враг.

В больном мозгу короля вызрел план. Генрих решил не обсуждать его с матерью, поскольку знал, что не услышит слов одобрения. Она снова слегла в постель; она быстро дряхлела; ее кожа стала желтой, морщинистой, настороженные некогда глаза казались стеклянными.

В последующие недели произошло немало ссор между сторонниками Гиза и короля. Многие из них заканчивались дуэлями со смертельными исходами.

Король намекнул паре своих близких друзей, пользовавшихся его доверием, что он не намерен оставлять изменников в живых. «Во Франции нет места для двух королей, — сказал он. — Один должен исчезнуть.