Публика, и благородного происхождения, и обычного, разразилась громом аплодисментов и приветственных криков, который напугал маленьких крылатых лошадок, взмывших вверх. Они запорхали вокруг королевы, которая стояла, терпеливо ожидая, пока все успокоятся.

В стороне, укрывшись в тени колонны, главный агент издала счастливый вздох и прислонилась к ворону Навату.

Эпилог

Раджмуат на Медном Архипелаге, 2 апреля, 464 год Эры Людей

Утром посольство Торталла отплывало домой и везло своим монархам отчеты о новой королеве и ее правительстве. По такому случаю несколько членов этого посольства устроили очень личный обед в уединенных покоях. Два их гостя из числа местных жителей прибыли по отдельности: один – в облике ворона, который превратился в человека, едва достигнув покоев своего тестя, а другая – переодетой в картакскую леди, укутанную покрывалами.

Али и Нават сели за стол с семьей Али, все ели вкусную еду и весело болтали. Али, чья утренняя тошнота иногда продолжалась до самого вечера, ограничилась супом и фруктовым соком. Она часто посматривала на свой слегка выдающийся живот, заинтригованная мыслью, что в самом ее центре растет другое человеческое существо.

Али сидела между своим отцом, Георгом Купером, хозяином Пиратского Обрыва, и своей матерью, Аланной Львицей, леди-воином и Защитницей Торталланского короля. С этого места Али хорошо было видно братьев. Алан носил облачение оруженосца. Рыцарь, которому он служил, разрешил ему отправиться домой, чтобы помочь в организации свадьбы своей сестры-близнеца. Том держал на коленях Сарралин Салмалин и объяснял двухлетней девочке разницу между звездами и Луной, а Сарра сияла от радости. Рядом с ними Веролидайна Салмалин, известная как Дайна – Дикая Волшебница, нежно покачивала младенца Рикаша и тихо беседовала с целой толпой темнят, разместившихся перед ней на столе. Ее муж, маг Нумэйр, был погружен в беседу с дедушкой Али, официально главным агентом Торталла, Майлсом из Олау. Элени, хозяйка Олау, обсуждала с Наватом способы лечения птичьих болезней.

– Я никогда не думала, что ты это сделаешь, – заметила Аланна, усаживаясь в кресло.

Али потихоньку вздохнула, уверенная, что сейчас ей предстоит выслушать речь о том, как себя вести.

– Что сделаю, мама? – спросила Али, стараясь, чтобы в ее голосе не прозвучало нетерпение. «Я вижу ее в последний раз, – выругала она себя. – И вполне могу выслушать от нее небольшую лекцию».

– Найдешь то, что захватит тебя, проникнет в твое сознание, – спокойно ответила Аланна, рассматривая стенную роспись в традициях рэка. – Найдешь страсть, которая подчинит тебя. Оставишь в дураках и себя, и нас.

– Меня трудно подчинить, – начала Али. Затем она посмотрела на мать, на морщинки в углах ее знаменитых фиолетовых глаз, на голубые жемчужины в ее ушах, подарок Али к дню зимнего солнцестояния, на ее обветренные и покрытые шрамами руки, лежащие на столе. Потихоньку чувство реальности происходящего покинуло Али. Ее рот задрожал. Мама права: Али нашла то, что ее подчинило, даже если она этого не показывала, совсем как ее мать.

– Я никогда не говорила, что ненавижу, когда ты права? – спросила она.

Аланна покачала головой:

– Нет. Насколько я помню, ты никогда не признавала моей правоты.

Еще одна волна огорчения захлестнула Али. И схлынула. Али увидела, как губы матери дрогнули в улыбке.

– С тех пор, как ты об этом заговорила. Особенно сейчас, мама, – сказала Али и протянула ей руку.

Аланна взяла ее за руку и поцеловала Али.

– Да благословит Богиня каждый твой день, – прошептала она. – Конечно же, Великая Мать слишком мудра, чтобы затаить недовольство только за то, что ты помогла ее брату.