Стул снова противно заскрипел. Это прозвучало как насмешка. Послышался визг из комнаты наверху. Роберт закрыл глаза, перед его взором снова всплыли два мертвых тела, лежащие на кровати, словно куклы. В их головах зияли пулевые отверстия.

— Я весьма рад, что она беременна, Роберт. Весьма рад. На твоем месте я посадил бы ее на первый же пароход и увез домой.

Роберт покачал головой. Движение было сильнее, чем ему хотелось, он едва не свалился со стула.

— О чем ты говоришь, Гарри? Все это твои фантазии, неужели ты не видишь? Вся эта болтовня о «таких женщинах». Это не имеет отношения ни ко мне, ни к моей жене. Ну что ж, мне почти жаль тебя.

— Не надо жалеть меня. Лучше послушай, что я скажу.

— Мне надо домой, — пробормотал Роберт, затушив сигару. — Или я не выдержу и ударю тебя. Возможно, нам не следует больше встречаться.

Он попытался встать, но Гарри положил руку ему на плечо.

— Я не хотел рассказывать тебе об этом. Но только так я смогу достучаться до тебя.

— О чем ты не хотел мне рассказывать?

Гарри вздохнул.

— Это произошло где-то неделю назад. Мод видела Женевьеву в Люксембургском саду. Она гуляла с мужчиной.

— С каким мужчиной?

— Они целовались.

— Друзья целуют друг друга при встрече, разве это не так? Мы же в Париже.

— Мод сказала, что они, без сомнения, любовники. Прости, друг.

— О чем ты думаешь? — спросил Закари. Они только что занимались любовью, Женевьева лежала в его объятиях.

— Мне кажется, что желтое пятно на твоем потолке похоже на карту Франции.

— Это она и есть. А что еще?

— Мне кажется, что скрип твоей кровати напоминает смех старика.

— Ты абсолютно права. В ловушку моего матраца угодило пять стариков, именно они поддерживают эту кровать. А смеются они, потому что постоянно пьяны. Что еще?

— Я думаю… — Она обвела взглядом комнату. Замечательная антикварная французская мебель, не сочетающаяся между собой и в не слишком хорошем состоянии. Выцветшие шторы. Обстановка, которая требует, чтобы ее слегка обновили. — Я думаю, почему самый дорогой в мире сапожник живет в такой полуразвалившейся, старой квартире?

Он помолчал, словно решая, что ответить, затем снова спросил:

— О чем еще ты думаешь?

Она не могла разгадать выражения его глаз. Высвободившись из его объятий, села на постели.

— Я не уверена, что ты захочешь это узнать. — Она подняла рубашку, которую он сбросил на пол, и надела ее, наслаждаясь тем, что может сделать это, может вдыхать его аромат. А затем скользнула в свои золотые туфли и отправилась на кухню.

Она как раз наполняла стакан водой, когда он подошел сзади, обнял ее за талию и положил голову ей на плечо. Они немного постояли так, она откинулась назад и прижалась к его обнаженному телу.

— За что ты наказываешь себя? — спросила она.

— Наказываю? Что ты имеешь в виду? — Он поцеловал ее в шею.

— Ты отвергаешь роскошь, которую с легкостью можешь себе позволить. Эта квартира… не такая, какой ей следовало быть. Здесь определенно не хватает женской руки.

— Это стиль моей жизни. — Он все еще крепко держал ее в объятиях. — Я ценю свое время. Почему я должен тратить его на украшение квартиры?

— Но это же твой дом.

— Дом? — Он фыркнул. — Я с удовольствием согласился бы жить даже в картонной коробке, если бы мог создавать там туфли.