Маша бессильно упала головой на подушку и, болезненно морщась, принялась массировать виски. А Кривило, врач-экстрасенс и гипнотизер мирового уровня, пожав руку Берману и мрачно подмигнув Маше, вышел из комнаты.

Илья Аркадьевич пересел на его место, потрогал ей лоб, откинул с глаз прядь волос.

— Могли бы начать занятия и после того, как поправишься. А с такими нагрузками ты проваляешься месяца на два больше.

— А вы куда-то спешите?

— Мы-то, как раз, нет. Ты куда-то спешишь. И людей смешишь.

— Вас, что ли?

— Еще раз повторяю, — терпеливо продолжил Берман, проигнорировав ее детский выпад, — быстрее будет, если ты сначала поправишься, а уж потом примешься за занятия.

— Может и так. Но я должна была убедиться, что ты не врешь… — Она впервые назвала Бермана на «ты», и улыбка удовлетворения скользнула по его лицу.

— Убедилась?

— Нет.

— Убедилась, убедилась. И ведь несправедливо получается: я свои пункты обязательства выполняю на сто процентов, а ты — занимаешься саботажем. Друга твоего я от суда отмазал, раз. Все документы по твоему делу отовсюду изъял, два. Познакомил тебя с Кривило, три… А ты, вместо того, чтобы стараться встать на ноги и отработать все это, сознательно подрываешь свое здоровье…

— Ладно, хватит мораль читать, — проворчала она. — Про Атоса и про меня, это еще проверить надо. Мало ли что сказать можно…

— Да я же приносил тебе газету…

(Имелся в виду номер "Московского Комсомольца", в котором был опубликован полосный материал, в пух и прах разоблачающий "миф о девочке-невидимке".)

— Газету вы могли и в одном экземпляре напечатать. Как Сталин для Ленина. И вообще, статья в газете — это еще ничего не значит. — Внезапно по всему ее телу прокатилась волна болезненного озноба, и на лбу выступила испарина. Но она, прикрыв веки, продолжала монотонно говорить: — Даже если все это правда, тут вы, как дали, так и взять можете. Если по вашей команде мое дело замяли, по вашей же команде могут и снова начать. То же и с Атосом. Единственное, чего вы не можете у меня отнять — это мой дар исчезать. Потому я и тороплюсь с занятиями.

— Ну перестань, — Берман полотенцем утер с ее лба испарину. — Ты все никак не можешь избавиться от партизанской психологии… А мы с тобой не враги, а партнеры.

— Партнеры! — не открывая глаз, презрительно скривилась она. — С Соней вы тоже были партнеры…

И это замечание Берман пропустил мимо ушей.

— Тебе и говорить столько нельзя… Может, компресс положить?

Она помотала головой.

— А твои способности, — продолжал он, — тоже не так уж трудно отнять…

Она криво усмехнулась:

— Убьете?

— Если бы я хотел тебя убить… — терпение его лопнуло, — когда ты, в конце концов поймешь, что я играю с тобой в открытую?! Я боюсь тебя обманывать, понимаешь? А убить тебя, как ты заметила, и без меня — масса желающих.

— Ладно, — она приподняла и снова уронила на постель руку. — Извини. Это я так… Буду стараться встать побыстрее. Но пусть он еще завтра придет. Только завтра! Я сегодня в первый раз что-то почувствовала. Я боюсь это потерять.

— Хорошо, — неохотно согласился Берман. — Завтра он придет. А потом профилактическая пауза. Недели на две.

Она не ответила ему ни словом, ни кивком.