— Все мужчины рождены смертными, — сказала Гуннхильд, — и все женщины тоже. Но до тех пор… — Она рассмеялась. — До тех пор следует хватать все, до чего мы способны дотянуться. А это дело должно пройти хорошо. Вот увидишь.

Сейя больше не пробовала заглядывать в будущее. Она серьезно заболела. (Была ее болезнь еще одним предзнаменованием или нет?) Один день у нее был такой сильный жар, что до лба было страшно дотронуться, она плавала в поту и бормотала что-то бессмысленное. Она перемогла болезнь, но долго еще оставалась очень слабой. По воле Гуннхильд в хижине на время поселилась заслуживающая доверия служанка, чтобы ухаживать за Сейей. Гуннхильд ни разу не легла спать, не совершив в любой снегопад и метель прогулки через темный лес, чтобы передать Сейе хорошую еду и сказать несколько добрых слов.

— Ты всегда была так добра ко мне, — много раз шептала ей Сейя. Гуннхильд улыбнулась и погладила влажные волосы. Какой мерзкой шуткой богов, или троллей, или кого бы то ни было еще окажется все это, если бедняга умрет, думала она. Тогда конец всем только-только появившимся надеждам!

Подготовка к пиру зимнего солнцестояния заставила Гуннхильд много времени работать бок о бок с Хельгой. Впрочем, у них почти не оставалось времени на то, чтобы ругаться друг с другом. Мужчины съехались издалека, чтобы присутствовать при жертвоприношении, которое устраивал в этот день Эзур, и немного повеселиться в его доме. Хозяйки дома наблюдали за устройством гостей, за приготовлением пищи и мытьем посуды, за тем, как накрывали на столы и убирали с них; они же подносили наполненные рога тем, кого отличал хозяин. Ради отца Гуннхильд должна была мило разговаривать с молодыми крестьянами, которые сравнительно недавно узнали о ней. Конечно, на долю дочери знатного человека — ярла или конунга — выпадало куда меньше тяжелого труда и гораздо больше развлечений, думала она. Она заставила отца убить, кроме лошади, еще и овцу во имя исцеления Сейи.

Эзур решил пожертвовать старую овцу, от которой вряд ли можно было ожидать много ягнят. Однако мясо, тушенное с луком и тимьяном, оказалось достойным того, чтобы быть поданным на его стол. Возможно, тут приложили руку эльфы. Благодаря жертвоприношению, а может быть, мясу к Сейе примерно месяц спустя полностью вернулись силы.

Но она оставалась внутренне скованной, говорила мало и лишь тогда, когда к ней обращались. Ее взгляд, казалось, всегда был устремлен куда-то внутрь себя. Через некоторое время Гуннхильд стала все реже и реже заговаривать с нею.

IX

Начался новый год, и солнце стало подниматься все выше и выше. У домашнего скота появился приплод. Штормовые ветры приносили с океана холодные ливни. Снег сходил целыми участками, журчали ручейки, под ногами чавкала грязь. Люди заговорили о вспашке и севе на своих скудных землях, о том, сколько сена они смогут заготовить будущим летом, сколько рыбы даст им море. Женщины торопливо отскребали накопившуюся за зиму в домах зловонную грязь и копоть, развешивали стираное белье на воздухе, бегали по соседям, чтобы почесать языки со своими товарками, радостно окунувшимися в те же самые весенние хлопоты. Дети использовали для бурного веселья любой перерыв в многочисленных хозяйственных делах или играли в игры, возникшие в незапамятные времена. Юноши и девушки впали в мечтательное настроение. Старики просиживали все теплое время на улице, прогревая на слабом еще солнечном свете свои кости.

Эзур и Ольв осматривали «Торгунну».

Старший сын Сивобородого любил море больше всего на свете. Никогда он не упускал возможности поплавать по нему, хотя бы даже на одной из маленьких долбленок, которые держали в поселке для всяких мелких дел.