Он наклонился и снова поцеловал ее, чувствуя, что вся она дрожит от страха.

— Ну, а Уот… — засмеялся он громко, — его знакомство с теми, кто живет на самом дне общества, сейчас сослужило нам хорошую службу. Этот мальчишка, благослови его Бог, знает, что я спас ему жизнь, и он стал по своей воле отличным посланцем, проводником и… ну да, и продувной бестией, конечно. Он говорит, что поедет со мной, и, видит Бог, нам его особые уменья очень пригодятся.

— Принцесса говорит, что ты будешь пробираться в Бургундию.

— Да, ко двору герцогини Маргариты в Малине, если Бог не оставит нас.

Они услышали от двери предупреждающий шепот Уэйнрайта:

— На кухне слышен шум, должно быть, скоро оттуда выйдут люди, милорд.

— Я должна идти. Нельзя, чтобы из-за меня ты подвергся опасности. — Она вскочила на ноги. — О Мартин, как же трудно будет сделать вид, что мы незнакомы, когда я увижу тебя в поезде принцессы.

— Знаю, любимая. Вряд ли я осмелюсь даже взглянуть в твою сторону.

Он опять прижал ее к себе, и она почувствовала, как напряглось его тело при мысли о расставании; через секунду он бережно отстранил ее от себя, и она пошла к дверям.

Какая-то лошадь заржала и беспокойно задвигалась; Крессида обернулась.

Полоска лунного света, пролегшая через открытую дверь, осветила его для нее. Она увидела его высокую прямую фигуру с шапкой темных волос, слишком сильно отросших, как у Питера, и совсем разлохматившихся после того, как они вместе упали на сено. Глаза его светились, а губы, почти скрытые бородой, сдержанно раздвинулись в улыбке. Он прощально вскинул руку, и она вышла на холодный, залитый лунным светом двор.

Поздно ночью леди Элизабет послала за ней. Она отпустила свою старшую фрейлину и осталась с Крессидой одна.

— Он поправился?

— Кажется, да, миледи. — Крессида жарко вспыхнула, и Элизабет рассмеялась.

— Рада это слышать. А теперь, Крессида, вы должны рано утром вернуться к вашему отцу в Греттон. Вам обоим будет трудно оставаться в моем поезде и стараться не поглядывать друг на друга с такой явной любовью.

У Крессиды зашлось сердце.

— Так скоро? О миледи, почему я не могу ехать с ним вместе? Я не говорила об этом на конюшне, потому что знала: он будет возражать, но…

— Нет, Крессида. Ему никак не удастся сесть на корабль с вами вместе. Ради его безопасности вы обязаны его оставить.

— Но я должна еще раз его увидеть, только один раз… пожалуйста!

— Вы хотите, чтобы ему было еще труднее вынести расставание? Он теряет все: титул, дом, друзей и, прежде всего, вас, — но сейчас сама жизнь его зависит от того, чтобы все по-прежнему верили: его нет в живых. Поверьте, Крессида, я знаю, как вам тяжело принять это условие. Я тоже должна прекратить все контакты с тем… с тем, кого я люблю… чтобы, может быть, сохранить ему жизнь.

Крессида с мольбой смотрела на нее, но Элизабет решительно покачала головой.

— Вы должны отпустить Мартина одного. Если его схватят, пострадает не только он.

— Но увижу ли я его еще когда-нибудь? И не станет ли он выглядывать меня, чтобы в последний раз сказать мне «прости»? Он может подумать, что я покинула его ради собственной выгоды, зная, что ему нечего мне предложить в изгнании, кроме жизни, полной невзгод!

Элизабет не ответила. Ее глаза странно блестели, и Крессида не была уверена, слезы ли были причиной тому или твердая решимость. Вздохнув, она сделала реверанс и готова была удалиться.