Я молчала. По правде говоря, я хотела жить вместе с отцом и Дэниелом. Его мать и сестры никак не вписывались в картину нашей будущей жизни. Но разве я могла сказать такое вслух? Если я хотела жить под одной крышей со своим отцом, Дэниел хотел того же для своей матери. Его чувств к сестрам я не понимала, поскольку у меня никогда не было ни сестер, ни братьев. А если бы были, наверное, я бы тоже рассуждала по-другому.

— Я просто подумала, что тебе захочется, чтобы мы жили только вдвоем, — сказала я, выдав моему будущему мужу полуправду.

— Я обязан заботиться о матери и сестрах. Это — мой священный долг. Ты и сама знаешь.

Я кивнула. Это я действительно знала.

— Они тебя чем-то обидели? — насторожился Дэниел.

Я покачала головой. Я не могла пожаловаться на их обращение со мной. Внешне все выглядело вполне благопристойно. Но я спала на выдвижной кровати в их комнате и слышала их перешептывания. Я не разбирала слов, однако чувствовала: они шепчутся обо мне. По утрам они задергивали занавес балдахина, чтобы я не видела, как они одеваются. Потом они выходили и принимались расчесывать друг другу волосы перед небольшим зеркалом, бросая косые взгляды на мою голову. Мои волосы не торопились расти. Зато моя одежда и белье были новыми. Девчонки молчаливо завидовали мне и без спросу, тайком надевали что-то из вещей. Они вовсе не были дружны между собой, но ненависть ко мне объединяла их, заставляя забывать про внутренние раздоры. Я часто утыкалась лицом в свой сенной матрас и беззвучно плакала от бессильной злости, которую была вынуждена еще и подавлять.

Мать Дэниела никогда не насмехалась надо мной и не упрекала меня. Если бы я и захотела пожаловаться на нее Дэниелу, я бы не смогла привести ни одного доказательства. Зато она постоянно давала мне почувствовать, что я недостаточно хороша для Дэниела и для ее семьи. Все, что я делала по дому, я делала не так, как надлежит настоящей жене. По своим манерам и даже по тому, как я двигалась, я была ненастоящей женщиной. К тому же я не отличалась религиозным благочестием. Миссис Карпентер не считала меня заботливой дочерью, делая вывод, что из меня получится такая же безалаберная и непокорная жена. Возможно, другая мать напрямик заявила бы своему сыну, что такая невестка ее ни с какой стороны не устраивает. Но миссис Карпентер, видимо, принадлежала к людям, привыкшим думать одно, а говорить совершенно другое.

— В Генуе у нас будет замечательная, счастливая жизнь, — сказал Дэниел. — Нам и сейчас хорошо. Наконец-то мы вместе и в безопасности. Ты ведь счастлива, любовь моя?

Я умела врать. Но я не хотела начинать нашу совместную жизнь с постоянного вранья.

— Я чувствую, что твои сестры недолюбливают меня, — без обиняков сказала я. — И твоей матери я не по нраву.

Дэниел рассеянно кивнул. Я не сказала ничего нового, чего бы он и сам не знал.

— Постепенно они изменят свое отношение к тебе, — сказал он, обнадеживая не столько меня, сколько себя самого. — Они полюбят тебя. Мы должны держаться все вместе. Для нашей безопасности, чтобы выжить. Мы обязательно должны держаться вместе. Мы научимся постепенно менять свои характеры и жить счастливо.

Я кивнула, предпочитая не показывать ему моих сомнений.

— Я очень на это надеюсь, — только и сказала я, и Дэниел радостно улыбнулся.

Мы поженились в конце июня, когда мне сшили свадебный наряд, а волосы подросли настолько, что, говоря словами миссис Карпентер, мне было «не стыдно показаться в приличном месте». В данном случае — в местном соборе Богоматери, где происходило наше венчание. Сводчатые колонны делали его похожим на французский собор, но он оканчивался не куполом, а квадратной колокольной башней, характерной для английских церквей.