— Только один? — спросила принцесса, мгновенно забывшая о сожжении еретиков.

— Только один.

Елизавета притворно надула губы.

— Но этот танец начнется после обеда и окончится, только когда взойдет солнце и никто уже не будет в силах пошевелить ногами, — сказал сэр Роберт. — Вот такой танец.

— А что мы будем делать, когда дотанцуемся до изнеможения? — вызывающе спросила принцесса.

Я попеременно глядела на них обоих и удивлялась, что они воркуют, совершенно не стесняясь меня. Каждый, услышавший их, подумал бы, что видит любовников, еще не успевших насладиться друг другом.

— Мы будем делать все, что пожелает твое высочество, — нежным, шелковым голосом пообещал сэр Роберт. — Ну, а свое желание я и так знаю.

— И какое же твое желание? — шепотом спросила Елизавета.

— Лечь с…

— С чем?

— С утренним солнцем на моем лице.

Елизавета подошла к нему почти вплотную и прошептала несколько слов на латыни. Я делала вид, будто ничего не понимаю, хотя поняла ее слова ничуть не хуже сэра Роберта. Елизавета прошептала ему, что жаждет утренних поцелуев… Разумеется, от солнца.

Принцесса хлопнула в ладоши, привлекая внимание придворных.

— Идемте обедать!

Она пошла к большому залу дворца, гордо запрокинув голову. Прежде чем скрыться в сумраке передней, принцесса обернулась и поглядела на сэра Роберта. В ее взгляде открыто читался призыв. У меня на мгновение закружилась голова. Я вспомнила, что уже видела такой взгляд. Тогда он предназначался королю Филиппу. Но такой же взгляд я видела еще раньше, совсем девчонкой, когда стала невольной свидетельницей ее игры в «догонялки» с сэром Томасом Сеймуром, мужем ее мачехи. За годы этот взгляд ничуть не изменился; и тогда, и сейчас в нем было желание. Но не только желание плоти. Елизавете нравилось выбирать себе в любовники чужих мужей. Ей нравилось доводить до неистовства мужчин, чьи руки были связаны, и торжествовать над женщиной, не сумевшей удержать своего мужа. Но больше всего на свете она обожала бросать этот взгляд через плечо и видеть, как мужчина начинает послушно двигаться в ее сторону… Сэр Роберт был третьим на моей памяти, кто поспешил на этот взгляд.

Двор Елизаветы был под стать ее возрасту и характеру: молодой, веселый, полный надежд и устремлений. Двор молодой женщины, которая давно ждала этого момента и теперь не сомневалась, что ее давнишние мечтания осуществятся. Елизавету едва ли волновало, признает ли Мария ее своей наследницей. Главное — все своекорыстные, ищущие выгод бывшие придворные королевы спешили заявить восходящей звезде о своей верности. У половины из них сыновья и дочери уже служили Елизавете. Визит графа Фериа лишний раз доказывал: нынче ветры упрямо дули в сторону Хатфилда. Все это свидетельствовало, что власть Марии, равно как ее счастье и здоровье, идет на убыль. Даже муж королевы был готов переметнуться к ее сестре-сопернице.

Я провела при этом веселом, радостном, по-летнему беззаботном дворе остаток дня, вечер и ночь. Но мне почему-то было совсем не весело. Я спала на маленькой, тесной кровати, обняв Дэнни. Утром, с первыми лучами солнца, мы отправились в Лондон.

Мне не хотелось подсчитывать количество придворных и знати, спешивших в Хатфилд. У меня и так оставался горький осадок после увиденного, чтобы еще добавлять себе горечи. Несколько лет назад я видела, как двор постепенно перемещался от больного короля к наследнице, ожидавшей своего часа. Я знала, сколь непостоянна верность придворных и как легко они забывают все хорошее, что сделал им тот или та, от кого они теперь спешно уезжают. И все равно, в этой поспешной смене лояльности было что-то бесчестное, напоминающее переход на сторону противника.