Вечером, пока Дэнни засыпал, я взяла лист бумаги и написала его отцу:

Дорогой муж!

Сейчас я нахожусь при самом печальном дворе Европы, рядом с королевой, убежденной, что она всегда поступала правильно и справедливо. Однако сейчас ее предали даже те, кого она любила; даже тот, кто перед Богом поклялся любить ее. Глядя на нее, я невольно думаю о твоей многолетней верности мне. Я молюсь, чтобы мы поскорее оказались вместе, и ты увидишь, что я научилась ценить любовь и верность и сама научилась любить и быть верной.

Потом я взяла лист, поцеловала имя, написанное вверху, и бросила письмо в огонь.

В августе двору предстояло переместиться в Уайтхолл. Беременность королевы помешала устроить традиционное летнее путешествие по дворцам. Теперь, когда у Марии не было ни ребенка, ни даже мужа, лето ее тяготило, и она решила ускорить наступление осени. Правда, лето в этом году выдалось под стать настроению королевы. Погода стояла холодная, дожди лили практически ежедневно. Значит, опять жди неурожая по всей стране и новых голодных смертей. Пятый год Мария правила Англией, и пятый год Бог почему-то упорно не желал явить нашей стране свою благосклонность.

Возвращение сопровождалось куда меньшей шумихой и суетой, чем в прежние годы. Двор королевы значительно уменьшился. Уменьшилось и число всевозможных прихлебателей. Двор редел буквально на глазах.

Мы с Уиллом ехали сразу за повозкой королевы. Ее въезд в Лондон был почти незаметен.

— Слушай, куда все подевались? — спросила я.

— Как будто ты не знаешь? — огрызнулся шут. — В Хатфилд, куда же еще.

Королева, казалось, уже не замечала редеющего двора. В день приезда в Уайтхолл у нее обнаружился жар. Она не стала обедать в большом зале и почти не притронулась к кушаньям, принесенным в ее покои.

Выходя из большого зала, я остановилась на пороге. Обстановка была до боли знакомой. Когда-то я уже это видела: пустой трон, жадно насыщающиеся придворные, слуги с подносами, торопящиеся во внутренние покои и знающие, что тот, кому они несут еду, давно потерял аппетит. Так было во времена болезни короля Эдуарда. Правда, обеды в его отсутствие проходили веселее, и придворных за столом собиралось побольше. Но тогда кто-то еще надеялся на его выздоровление. Надежд на королеву Марию никто уже не возлагал.

Выйдя из зала, я нос к носу столкнулась с Джоном Ди.

— Здравствуйте, доктор Ди! — сказала я, делая легкий реверанс.

Когда-то я радовалась каждой встрече с этим ученым человеком. Сейчас мне стало страшно.

— Здравствуй, Ханна Грин, — тепло поздоровался со мной он. — Как поживаешь? Как королева?

Я привычно огляделась по сторонам, не слышит ли нас кто. Сейчас даже подслушивать было некому.

— Со мной все хорошо. А вот королева заболела. У нее жар, жалуется на ломоту во всех костях. Течет из носа и из глаз. И, как всегда, в печали.

— Сейчас половина Лондона болеет, — сказал Джон Ди. — Давно не помню такого холодного и сырого лета. Как твой сынишка?

— Слава Богу, здоров.

— Он так и не говорит?

— Нет.

— Я думал о нем и о нашем с тобой разговоре. Есть один человек. Он мог бы тебе помочь. Врач.

— В Лондоне? — спросила я.

Джон Ди извлек клочок бумаги.

— Я записал его адрес на случай, если вдруг встречу тебя сегодня. Этому человеку ты можешь доверять.

Я не без внутреннего трепета взяла адрес врача, понимая, что Джон Ди так и остался для меня загадочной личностью.

— Вы, наверное, пришли повидаться с сэром Робертом? — спросила я. — К вечеру он должен вернуться из Хатфилда.

— Тогда я обожду в его покоях, — сказал доктор Ди.