Валери встала и пошла к двери. Вдруг она остановилась, Щеки ее порозовели. Она вновь подошла к Керу.

— Господин д'Арлей знает… об этом?

— Я ему все рассказал вчера.

— Я могу спросить, что… он об этом подумал?

Кер внимательно взглянул на девушку. Он понимал, что для нее может быть очень важным мнение д'Арлея, но все равно честно ответил:

— Дитя мое, он был против.

— Могу спросить почему?

— Сир д’Арлей — человек высоких идеалов, и он очень щедр. Но его поступки нелогичны. Когда судно тонет, необходимо выкинуть груз за борт, если даже он очень ценный. Д'Арлею известно, что судно стоит на пороге гибели, но он предпочтет утонуть со всеми матросами и не расстанется с идеалами. Может, для него это все хорошо, но как насчет остальной команды? — Кер сделал паузу и улыбнулся. — Мне очень нравится Робин, и вы не должны думать, что я говорю о нем во гневе. Мадемуазель, его можно понять, потому что вы ему нравитесь и он не желает вам неприятностей.

Валери поклонилась Керу:

— Благодарю вас, господин Кер. Вы были ко мне очень добры.

Когда на третий день после этой беседы Кер не получил весточки от Валери, он отправился к жене фактора. Она была болтливой женщиной и могла превратить в драму любое сообщение. Ей это удавалось с помощью интонации, жестов и ужимок. Кроме того, с помощью разных преувеличений, намеков и недомолвок она умела из одного-единственного факта состряпать целую историю.

— Я не могу понять эту девушку, — призналась женщина. — Ее ничего не интересует. Я пыталась с ней поговорить — она меня не слушает. Я стараюсь приготовить для нее вкусное блюдо — она его не ест. Я специально для нее пекла свежий хлеб. Всем женщинам известно, что он помогает сохранить красоту. Я ей готовила суп из чечевицы по рецепту моей матушки. А мои лепешки! Они замешаны на сметане и испечены на сале. Но она не стала есть и лепешки. Нет, сударь, она откусывает кусочек, а потом говорит, что у нее нет аппетита. Она ест меньше моей кошки. Та ест все, что я ей даю, а потом отправляется на кухню и ворует рыбьи головы, а потом выходит во двор и поедает завернутую в капустные листья пищу старого Бенедикта, который караулит заднюю калитку.

— Чем она обычно занимается? — спросил Кер.

— Мне трудно ответить на это, мой господин. Она сидит и смотрит в окно, а если ее кто-то о чем-то спрашивает — я это делала тысячу раз, — она не отвечает, продолжает молчать. Она часто молится и проявляет какой-то интерес к жизни, только когда рассказывает о мистериях, о мулах. Она смеялась, когда говорила о том, как однажды веревка, которая поднимала актера над сценой, лопнула и он шлепнулся прямо на толстую задницу. Господин Кер, она рассказала об этом сегодня утром. Она даже повела моих детей во двор на травку и играла там с ними. Она показывала им подражание.

— Подражание?

— Да. Она изображает людей, которых видит в лавке. Например, Эдуарда, это небольшого росточка старый холостяк, торгует шелками с Запада. Когда он считает, то кладет палец в рот. Она изображает даму Трикс, подметальщицу и пьяницу Филберта, который работает в конюшне. Господин Кер, она немного повеселела только сегодня. Да и то… все равно грустит.

Отец Франсуа был еще менее оптимистичен.

— Господин Кер, она часами молится, — сказал он. — Я пытался ей помочь, но она отказывается от моей помощи. Я ее спросил: «Дочь моя, какой же грех ты совершила, что не можешь рассказать о нем святому отцу?» Она ответила, что молится о будущем, а не о прошлом.