В тот момент перспектива погибнуть в лапах медведя представилась Дженни скорее привлекательной, ибо вся ее будущая жизнь казалась погруженной во мрак. Несмотря на желание и необходимость побыть на просторе и попытаться привести мысли в порядок, Дженни отрицательно покачала головой, зная, что, если они останутся, Бренну поглотит страх при мысли о возвращении на глаза аббатисы.

– Нет, идем назад.

Не обращая внимания на решение Дженни, Бренна схватила ее за руку, повернула налево, к склону холма, и впервые пошла вперед, а Дженни последовала за ней.

В рощице у дороги тихонько шелохнулись две тени, двигаясь рядом с поднимающимися на холм девушками.

К тому моменту как они преодолели половину крутого склона, Дженни уже надоело себя жалеть, и она прилагала поистине геркулесовы усилия, чтобы поднять свой упавший дух.

– Если подумать как следует, – медленно заговорила она, бросая взгляд на Бренну, – мне и в самом деле выпал шанс совершить великий и благородный поступок – выйти замуж за Макферсона ради спасения своего народа.

– Ты прямо как Жанна д’Арк, – с готовностью согласилась Бренна.

– Если не считать, что для этого я выхожу замуж за Эдрика Макферсона.

– И соглашаешься на худшую, чем у нее, участь, – ободряюще заключила Бренна.

Глаза Дженни заискрились от смеха при столь удручающем замечании, с восторгом высказанном ее рассудительной сестричкой.

Вдохновленная вернувшейся к Дженни способностью смеяться, Бренна принялась обдумывать, что еще может ее развеселить. Когда они приближались к вершине холма, отделенной от них густым леском, она вдруг спросила:

– Что хотел сказать батюшка, упомянув, что ты стала очень похожей на свою мать?

– Не знаю… – начала было Дженни, но ее отвлекло внезапное смутное ощущение, что в сгущающейся тьме за ними кто-то следит. Сделав несколько шагов в сторону, она устремила взгляд вниз к роднику и увидела, что деревенские жители разошлись по своим теплым домам. Поплотнее закутавшись в плащ, поежилась на пронзительном ветру и без особого воодушевления продолжала: – Мать аббатиса говорит, что вид у меня немножечко вызывающий и что, покинув аббатство, мне придется остерегаться мужчин.

– И что это все означает?

Дженни беззаботно пожала плечами:

– Не знаю.

Повернувшись и снова шагая вперед, Дженни вспомнила, что все еще держит в руках плат и накидку, и стала повязывать плат.

– А, на твой взгляд, как я выгляжу? – спросила она, с любопытством оглядываясь на Бренну. – Я два года не видела своего лица, только когда ловила в воде отражение. Я сильно переменилась?

– О да, – рассмеялась Бренна. – Теперь даже Александр не назвал бы тебя костлявой или дурнушкой и не сказал бы, что ты рыжая.

– Бренна! – перебила ее Дженни, пораженная собственным равнодушием. – Ты очень горюешь о гибели Александра? Он был твоим братом, и…

– Не говори больше об этом, – дрожащим голосом взмолилась Бренна. – Я заплакала, когда батюшка мне сообщил, но слезы быстро высохли, и я чувствую себя виноватой, потому что любила его не так, как должна была любить. Он был таким… злобным. Грешно плохо говорить о мертвых, но я до сих пор нахожу мало хорошего, что могла бы о нем сказать. – Голосок ее прервался, она запахнула плащ под сырым ветром, посылая Дженни во взгляде немую мольбу сменить тему.

– Ну тогда расскажи мне, как я выгляжу, – быстро нашлась Дженни, на мгновение крепко сжав сестру в объятиях.

Они остановились; путь им преграждала густая чаща, покрывавшая последний участок склона. Медленная задумчивая улыбка расплывалась на прекрасном лице Бренны, исследующей взглядом светло-карих глаз выразительное лицо Дженни, на котором царили огромные очи, чистые, как темно-голубой хрусталь, под изящно изогнутыми золотисто-коричневыми бровями.