— Гусь под завязку, шмарать за дно.

Но ответного кивка лодочника купец не увидел, так как уперся прямо в борт лодки, привязанной к деревянному колышку.

Манька первой легко прыгнула в нее. Евдохин и лодочник последовали за ней, и очень скоро стал отчетливо слышен тихий плеск весел по спокойной воде — лодка все дальше и дальше удалялась от берега. Лодочник зачем-то потушил лампу, и все трое снова оказались в сплошной темноте. Купцу это сразу не понравилось. Он заерзал на своем месте.

— Не далеко ли плывем, душа моя? Может, вернемся, пойдем в гостиницу?

В этот момент из-за туч показалась луна. В руке Ваньки что-то блеснуло. Купец не успел ничего понять. Быстро, отточенным жестом лодочник ударил его ножом в горло, и тот, хрипя в предсмертной агонии, повалился вниз, на дно лодки.

— Нож, адиёт… — поморщилась Манька, — много крови…

— Не боись, к утру отмою, — лаконично сказал Ванька и стал помогать ей шарить в карманах сюртука и штанов.

— Во гусь! Таки да, под завязку, — присвистнул он, раскладывая на скамейке толстые пачки денег, — такого за нас еще не было! Сколько же ты мне-то отвалишь? — взглянул он на Маньку.

— Не бойся, отвалю, — сухо ответила она, — отправь его на корм рыбам.

Лодочник достал из-под скамейки камень, обвязанный веревкой с одного конца, другой же привязал к ногам покойника. Затем столкнул труп за борт лодки, и от купца из Пскова Петра Евдохина очень скоро осталось лишь несколько кругов на темной воде, которые, к тому же, исчезли слишком быстро.

Ванька уверенно греб к берегу, не обращая никакого внимания на Маньку, которая, сидя на скамейке и обхватив руками колени, зло сверлила глазами его спину. Когда причалили, она, обогнув его, выпрыгнула первой.

— Лодку-то привяжи и мыть начинай, — скомандовала, — рассвет скоро.

Наклонившись над столбиком, лодочник принялся привязывать лодку веревкой. В этот самый момент Манька из-за отворота платья выхватила длинную шпильку и с силой вонзила ее в основание его шеи. Захлебнувшись кровью, Ванька упал лицом вниз. Манька быстро ударила его в горло еще два раза и перекинула труп в лодку. Кровь лодочника перемешалась с уже находившейся там кровью, образовав лужу, и было непонятно, где чья. Затем Манька собрала все деньги, снова воткнула шпильку в платье, предварительно вытерев ее о песок, и быстро пошла прочь. Она отлично ориентировалась в темноте и хорошо знала дорогу.

Ее задержали в притоне в Книжном переулке возле Привоза, где, упившись шампанским, она танцевала на столе канкан. Никто из посетителей притона так и не понял, как это произошло. Узкое, тесное помещение вдруг заполнили жандармы, они подхватили под руки Маньку, и так, под руки, стащили со стола. Она даже не успела одернуть юбки своего нового платья, обшитого настоящими французскими кружевами. Все произошло так быстро, что, ставя на место перевернутые жандармами стулья и столики, девицы заведения во главе с толстой хозяйкой и ее хахалем-вышибалой еще долго недоуменно переглядывались, пытаясь понять, что, собственно, случилось. И для чего потребовалось такое количество жандармов, чтобы задержать одну Маньку, которая и раньше была известна в городе своими разгульными делами.

Но уже на следующий день стало известно, что тревогу о пропавшем купце Петре Евдохине поднял лично городской голова, ожидавший того на важном благотворительном вечере. Когда же стало известно, что купец не явился в гостиницу ночевать, были подняты по тревоге все жандармы.

Следы его исчезновения нашлись сразу: многие видели Евдохина в ресторане на Дерибасовской в компании всем известной Маньки, которая не раз уже попадала в полицию — впрочем, за дела более мелкие, чем исчезновение заезжего богача.