— О, вы, разумеется, сделали так, чтобы они исчезли, — ответил Корбетт. — Я просмотрел список личного движимого имущества Сетона. Ни о каких перчатках в нем не упоминается. Уверен, вы их унесли. Остальное очень просто, — продолжал Корбетт. — Яд попал на пальцы Сетона, а он ел фрукты, и отрава подействовала очень быстро. Вы не ошиблись, яд оставляет мало следов на теле, но он задерживает разложение трупа, и я отметил это, когда вскрыл могилу Сетона на кладбище Святого Эгидия. Несомненно, вам желательно было устранить всякое препятствие на вашем пути. В том числе и меня, — с нажимом сказал Корбетт. — Едва я приехал в Эдинбург, вы сразу что-то заподозрили, потому и дали мне прочесть черновик вашего письма к королю Эдуарду. Вы хотели выяснить, не король ли прислал меня, вот почему вы сообщили ему о моем прибытии. Если бы я возразил против столь безобидного сообщения, вам бы сразу же полегчало — король заинтересуется, возмутится и наверняка велит Бернеллу отозвать меня. Судя по всему, лорд-канцлер перехватил ваше письмо, и если Эдуард когда-нибудь узнает, что я был в Шотландии, Бернелл придумает какое-нибудь приемлемое и резонное объяснение. Естественно, — добавил Корбетт, — вас тревожил мой интерес к смерти Александра. Поэтому вы подсунули мне этого старого дурня, королевского лекаря Мак-Эйра. Он ведь освидетельствовал тело короля и не нашел ничего неожиданного. Вы надеялись, что он утишит все мои подозрения. Разумеется, это ему не удалось. Этот олух, разгоряченный обильной выпивкой и желанием выхвалиться, наболтал лишнего и пуще прежнего распалил мое любопытство. Однако еще прежде того вы уже решили, что я слишком опасен. В тот вечер в замке, когда Совет опекунов устроил пир, вы или Аарон воспользовались начавшейся дракой и попытались прикончить меня. Вы, полагаю, никогда не принимали никаких дурманных зелий, и я тоже, мастер Бенстед, — пока не оказался в Шотландии. — Корбетт взглянул на бледное лицо Бенстеда, но продолжал безжалостно: — Меня опоили таким зельем вдали от Эдинбурга — это было в таком местечке, где вы чувствовали бы себя как дома. Под воздействием дурмана я вспомнил, как стоял у колонны на том пиршестве и видел, с какой яростью Аарон смотрит на меня из толпы. И тогда понял, что это он попытался убить меня. А потом вы обнаружили, что я разговариваю с Эрселдуном, и решили, что он тоже должен умереть. И еще четыре раза вы пытались убить меня.

— Это нелепость! — вмешался Бенстед. — Эрселдун был воином. Его задушили в церкви Святого Эгидия, задушили, чтобы ограбить! Кому в голову может прийти, что у меня хватило бы сил справиться с ним, даже если предположить, что Аарон — мой сообщник!

— О, вы опять правы, — ответил Корбетт с улыбкой. — В донесении коронера сказано, что Эрселдун отправился в храм Святого Эгидия повидаться со священником.

Этим священником были вы, Бенстед. Близкий друг покойного Патрика Сетона, Эрселдун и предположить не мог, что примет смерть от вашей руки. Этот несчастный вошел в церковь, а вы ждали его у входа в алтарь. Вы намекнули ему, что хотите поговорить с ним о событиях на мысе Кингорн, а может быть, предложили помолиться за покойного короля или за несчастного Патрика Сетона? Эрселдун стал на колени, закрыл глаза, вы возгласили молитву, а сами накинули ему на шею удавку. На это ушло не слишком много времени. Я же, вскрыв его могилу, осмотрел рубец на его шее и увидел отпечатки того самого шнура, коим вы препоясаны и сейчас!

Бенстед удивленно глянул вниз и нервно дотронулся до своего пояса-шнура с кисточками.

— Очень немногие, — заметил Корбетт, — носят такие пояса с такими вот узлами. Я заметил это вечером на пиру. Томаса Эрселдуна вы задушили этим самым шнуром, и он оставил свой неповторимый отпечаток на его шее.