Люди моего возраста становятся такими противными, когда ничем не заняты, правда ведь? Они начинают сражаться за права человека, произносить речи о борьбе за мир, откуда-то вытаскивают на свет Божий бездомных, да и не только бездомных, а еще кучу всякого хлама и отравы. Ну, вот поэтому-то некоторые верят, что ничего этого не было бы, если бы мы шастали по правильным вечеринкам и думали только о приятном.
— Слушайте, отвяжитесь от меня, — буркнул Дов. — Я терпеть не могу нотации, но эта нотация мне не только не нравится — она мне не нужна. Моя мать тоже, на минуточку, человек вашего драгоценного поколения, не забыли? Поверьте, я знаю обо всех ваших подвигах и достижениях — и не только о той ерунде, которой вы гордитесь. Если вы решили, что я смотрю на вашу веру свысока, — ну что ж, валяйте продолжайте так думать, но только от ваших мыслей это не станет правдой. Одним из первых принципов, которые мне внушила моя мать прежде, чем поручила мне управление офисом в Майами, было уважение к каждому из наших клиентов. Этот урок я принял близко к сердцу и начал с уважения к ней. И если вы думаете, что меня интересуют только деньги и власть, то можете те же самые упреки адресовать к моей матери, потому что всему, что мне известно об управлении «Э. Богги, Инк.», я научился от Эдвины Богги лично!
— Вот спасибо, мистер Богги. — Мрачная усмешка покинула лицо Ненуфер, умчалась, будто летняя гроза, а сама она, тепло улыбнувшись, из Горгоны превратилась в Грацию. — Это все, что нам хотелось услышать.
Она развернулась, подошла к статуе Изиды и четыре раза хлопнула в ладоши. Послышался громкий треск дерева, скрипучий стон петель, скрежет болтов и гаек. Статуя богини распростерла руки. Фонтаны голубых и зеленых искр брызнули вверх с ее позолоченных ладоней, а с потолка посыпались розы.
Дов изумленно смотрел по сторонам. Свет померк, зал наполнился лимонно-желтым сиянием. Запахло пачулями, послышалось гнусавое пение хора, но откуда доносились голоса и запах благовоний, Дов никак не мог понять. Он обернулся, хотел спросить у Ненуфер, что происходит, но той и след простыл.
Занавес из тончайшего газа в дальнем конце зала заколыхался так, словно сюда пробрался маленький смерч. Под звон крошечных колокольчиков хрупкая ткань была отброшена в сторону, и по ступеням сошел Рей Ра, возглавлявший процессию своих последователей — тех из них, кто не смотрел игру «Cubs».
Они шествовали важно, медленно, в образцовом порядке. Сам Рей Ра был обряжен в одежды божественного Осириса, правителя загробного мира. Его лицо было щедро вымазано голубой краской, и кожа из-за этого, видимо, жутко чесалась. Его ноздри и плотно сжатые губы то и дело подергивались, но, невзирая на эти адские муки, Рей Ра мужественно боролся с нестерпимым желанием плюнуть на все и почесаться. Следом за ним шли две женщины в облике богинь Изиды и Нефтисы. За ними — музыканты, играющие на маленьких арфах, барабанчиках и систрумах — рамках с множеством колокольчиков. За ними шествовали люди, несущие чаши с горящими благовониями и пальмовые листья, размахивая которыми, они распространяли ароматный дым по залу. Замыкала процессию величавая, царственная женщина необыкновенно высокого роста в позолоченной маске.
Разглядев эту маску получше, Дов ахнул. То было лицо Эдвины.
Оправившись от потрясения, он пошел следом за процессией и вскоре оказался, вместе с общиной Рея Ра, в небольшой комнате, примыкавшей к залу со скульптурами божеств. Стены здесь были то ли каменные, то ли выкрашенные под камень. Неглубокие барельефы в стиле тех, что украшали стены гробниц древнеегипетских фараонов, определенно были искусно нарисованы. Дов вертел головой то вправо, то влево, и сердце его билось все чаще и чаще от волнения и подступавшего страха.
На стенах он увидел несколько изображений матери.
Как только вся процессия, останавливаясь перед каждым из изображений и совершая перед ним почтительные поклоны, обошла комнату по кругу, Рей Ра вышел вперед и обратился к дрожавшему от ужаса Дову:
— Прошу вас, займите подобающее вам место, мистер Богги. |