— Если не купятся, нам беда! — шепнул Декатур.

— Купятся. Представь себя на их месте. Разве маленький кеч внушает опасения?

— Наверное, нет.

Начальник стражи почесал бороду, опасливо разглядывая «Интрепид», и наконец крикнул:

— Можете швартоваться, только на заре уходите!

— Благодарю. Таким, как вы, Аллах дарует особое благословение! — отозвался Каталано и шепнул по-английски: — Согласились.

Легкий бриз медленно подталкивал «Интрепид» все ближе и ближе к борту «Филадельфии». Генри стоял рядом с капитаном. Порты фрегата были открыты, пробки из стволов вытащены. С каждой секундой жерла пушек становились все больше. Если пираты что-то заподозрят, первый же залп сотрет кеч в порошок и разорвет экипаж на кусочки.

Корабли совсем сблизились. Пираты оказались футах в восьми над палубой «Интрепида». Они разом зашумели, указывая на силуэты людей за планширью кеча.

Между бортами оставалась всего пара метров, и тут кто-то из пиратов крикнул:

— Американцы!

— Велите своим людям атаковать! — завопил Каталано.

— Они выполняют приказы только старших по званию, — спокойно ответил Декатур.

Пираты выхватывали ятаганы, а один возился с мушкетоном, пытаясь снять его со спины. Раздались крики, но тут борта соприкоснулись, и Декатур скомандовал:

— На абордаж!

Генри коснулся Библии (он всегда держал ее при себе) и ухватился правой рукой за край открытого порта, а левой — за теплый бронзовый ствол пушки. Он прыгнул, пролез между пушкой и стеной и тут же вскочил на ноги, со свистом выхватив саблю из ножен. С низкого потолка свисала лампа, и в ее свете Генри разглядел, как при виде абордажной команды два пирата попятились от соседней пушки. Один из них обернулся и увидел Лафайета. В руке берберийца сверкнул широкий ятаган, босые ноги затопали по палубе. Пират завопил набегу — этот прием безотказно действовал на безоружных моряков с торговых посудин.

Генри не испугался. Вместо леденящего ужаса его охватил леденящий гнев.

Он подпустил пирата ближе, а когда тот размахнулся, чтобы разрубить противника мощным ударом сбоку, шагнул вперед и вонзил клинок в грудь нападавшему. Бербериец с разбегу налетел на саблю — ее конец вылез из спины. Ятаган загремел по палубе, бездыханный пират навалился на Генри, и тот уперся коленом в грудь мертвецу, чтобы выдернуть клинок. Краем глаза Лафайет увидел тень, повернулся и тут же нырнул, уходя от удара в плечо. Ответный выпад — сабля вонзилась в тело, рассекла одежду, кожу и мышцы. Одним ударом вспороть врагу брюхо не получилось, но, судя по количеству крови на досках, сражаться пират больше не мог.

На пушечной палубе был сущий ад. Темные фигуры ожесточенно рубили друг друга. Лязг металла сменялся душераздирающими криками. В воздухе висел запах пороха с медным привкусом крови.

Лафайет ринулся в сечу. Низкие потолки не давали как следует размахнуться саблей или пикой. Впрочем, американцы бились отчаянно. Один был повержен; пират, напавший на него сзади, горой возвышался над остальными, чуть не цепляя тюрбаном потолочные балки. Великан кинулся на Генри. Лафайет отбил удар ятагана, но рука онемела, и второй выпад он парировал с огромным трудом.

Генри отступал, отбиваясь от бешеной атаки араба. На совещании Декатур твердил, что операция должна пройти в полной тишине, иначе переполошится весь вражеский флот. Однако силы стремительно таяли — Генри ничего не оставалось, кроме как выхватить из-за пояса пистолет. Он выстрелил не целясь. Загорелся порох, и оружие с грохотом дернулось в его руке. Круглая пуля пятьдесят восьмого калибра угодила пирату прямо в грудь.

Обычный человек упал бы как подкошенный, а великан продолжал наступать.