Глава 5

Не успела Лена закрыть за собой дверь, как чья-то тяжелая рука обрушилась на ее щеку, которую всего несколько минут назад с такой нежностью гладил Спартак. В зазвеневших от пощечины ушах гулким эхом раздался пронзительный голос Эрминии:

— Если мама умрет, то только по твоей вине.

До этой минуты ум и сердце Лены, с легкостью ласточки парящей в воздушном потоке, витали между небом и землей в мягких пушистых облаках. Оплеуха разрушила очарование, и девушка обвела взглядом свою родню. Лица у всех были нахмуренные и мрачные. Эльвиры нигде не было видно.

Воспоминания о Спартаке Рангони и их едва распустившейся любви мгновенно исчезли. Душа Лены наполнилась испугом и смятением. Она не стала задавать вопросов, в этом не было нужды. Девушка бегом поднялась в спальню родителей, громко стуча по ступеням деревянными башмаками. Эльвира лежала на широкой супружеской кровати, утонув в матрасе, набитом сушеными кукурузными листьями. Она дышала с трудом, лиловые губы резко выделялись на пепельно-сером лице, руки беспокойно теребили край холщовой простыни. Завидев Лену, мать попыталась улыбнуться, но улыбка превратилась в страдальческую гримасу.

Лена поняла, что ее мать умирает.

— Я не знала… — прошептала она растерянно, склоняясь над постелью, и протянула было руку, чтобы приласкать мать, но застеснялась.

Жест любви показался ей чрезмерной вольностью, ее рука беспомощно повисла в воздухе и упала вдоль тела. Лена так и осталась стоять возле постели, глотая удушливый запах камфарного масла, которым кто-то растер грудь Эльвиры, чтобы облегчить ее страдания.

— Я уже давно болею, — сказала мать. — На этот раз мне стало хуже, чем всегда. Но надо еще немного продержаться. Вот увидишь, я не умру, — ей хотелось утешить дочку.

— Эрминия говорит: если вы умрете, то по моей вине, — ответила Лена.

Щека у нее горела от только что полученной пощечины, в ноющем от боли ухе все еще звучал полный ненависти шипящий голос старшей сестры.

— А ты ее не слушай. У Эрминии оскал волчий, а хвост собачий. Мужа поколотить — руки коротки, вот и бьет тебя, — пояснила Эльвира. — Все кому не лень тебя обижают, вымещают на тебе свою злость. Думаешь, я не понимаю? И так будет всегда, потому что ты слаба и беззащитна. Тебе надо уйти из этого дома, но ты сделаешь это достойно, чтобы не опозорить себя и свою семью. Выходи замуж. Мне стоило таких усилий договориться с Мизерокки. Не позволяй моим трудам пропасть даром, не пускай их по ветру. Тоньино тебе не нравится, я знаю… — Эльвира умолкла, выбившись из" сил.

— И вам кажется справедливым заставлять меня выйти замуж за человека, который мне не нравится? — Лена сделала последнюю попытку избежать ненавистного брака.

— А муж и не должен нравиться. Муж — это муж, вот и все. Мне твой отец тоже не нравился, но я за него вышла, потому что такова была воля моих родителей… — Эльвира говорила с трудом, и Лена еле-еле разбирала ее слова. Но она понимала, что мать впервые в жизни говорит с ней так откровенно.

Девушка все еще сжимала в руке стебель белой дамасской розы, подаренной Спартаком. Ее сердце разрывалось от горя, и не было слов, чтобы выразить обуревавшие ее противоречивые чувства. Ей хотелось рассказать матери о Спартаке, о своем влечении к нему, не имевшем ничего общего с браком. Ей нужен был возлюбленный, а не муж.

Конечно, нелегко жить, когда в твоей собственной семье тебя бьют, попрекают, смеются над тобой, но еще хуже выйти замуж за человека, который тебе совершенно не нравится.