В шестом павильоне репетировали рекламный клип глазированных батончиков с ореховой начинкой. Судя по тому, что носителей, подготовленных к записи, в зал пока не доставили, номер только обкатывался. Рекламируемую продукцию в ярких зеленых фантиках внушительной горкой навалили прямо на крышку рояля. Однако ни пингвинообразный дирижер у пюпитра, ни седой аккомпаниатор, ни мелкий солист-пацанчик, стоящий на стуле с высокой спинкой, ни хористы, вечные любители халявы, не посягали на лакомство – даже старались в его сторону не глядеть. Возможно, те батончики были совсем запредельной дрянью. Но, скорее всего, народ на сцене уже обтрескался ими настолько, что видеть их не мог.

Пока наша группа осваивалась на очередной смотровой площадке, дирижер-пингвин все еще листал ноты. Наконец, одернув полы фрака, он взмахнул палочкой. Аккомпаниатор заиграл вступление. Маленький солист вцепился в спинку стула обеими руками, сделал судорожный вдох, а потом завел звонким детским дискантом:

Повинуясь движению дирижерской палочки, следом вступил хор:

– Стоп-стоп! – дирижер остановил хор и постучал палочкой о пюпитр. – Никуда не годится. Не верю. Не ве-рю. Думаете, если работаете для рядовых москвичей, а не для снобов из филармоний, не надо выкладываться? Большая ошибка. Все наоборот. Вас будут слушать в пятистах супермаркетах по всей области, ежедневно по полмиллиона человек. Им не нужно объяснять про микроэлементы: они знать не знают, с чем это едят. Они должны вместе с вами ощутить полет, ясно? По-лет. Они сами должны почувствовать себя вот этими орехами, вам ясно? Всем ясно? Тогда давайте еще раз, с первой цифры. Но сначала кто-нибудь принесите ребенку попить, иначе он не вытянет верхнее ля. Я ведь угадал, Григорий?

С нашей смотровой площадки мы видели, как юного солиста Григория бережно отцепляют от спинки стула и наливают ему газировки.

– А разве орехи могут летать? – поинтересовалась все та же розовая дурочка. – И что, по правде есть такая орешья страна?

Оба японца, переглянувшись, опять закивали. Таджик на этот раз не повернул головы, внешне оставаясь ко всему безучастным, но его загипсованная рука сама дернулась вниз, словно у нее было особое мнение – как в страшном комиксе «Зловещие мертвецы». Обладатель бархатного пиджачка сдвинул кепку на затылок и пожал плечами: дескать, сам не видел, не летал, врать не буду. Сушеная американка строго процедила: «Итс импосибл, бэйби». Наша гидша Ирма Игоревна рассерженной коброй зашипела на всех: «Тсс. Тсс. Тсс». Я понял, что лучшего момента свалить не будет, и стал тихонько отступать к выходу.

– Задержитесь пока в коридоре, на втором этаже, – попросил я у братьев. – Побудьте недалеко от офиса 221, чтобы я мог вас увидеть. Когда я высунусь, заходите по одному. Сперва Эрик, потом Эдик. Можно наоборот, но, главное, не вдвоем. А дальше – по плану… Ну все, я иду к Бучко… Хотя погодите, еще не иду.

Я прислонился к стене, развязал тесемки и с наслаждением стянул уже ненужные меховые тапочки экскурсанта. Уф, маскировке конец: когда инспектор ФИАП при исполнении, он не обязан подчиняться чужим ведомственным инструкциям. Тем более что я и своим-то не больно подчиняюсь. Вламываться без ордера, без улик – занятие бесперспективное, инспекция так не поступает.