|
Его сопровождали жена Катрина и служанка Клэрхен. Сперва их восхищала непостижимая чуждость восточного города, звуки, запахи и достопримечательности, но вскоре новизна ощущений притупилась, и экзотика стала утомлять. Медленно проталкиваясь через базарные площади и без особого успеха укрываясь от солнца под навесами и зонтами, они только и мечтали о дуновении свежего ветерка. Арабы в длинных белых галабеях зычно зазывали покупателей, неустанно поглядывая на туристов. Трудно было предположить, что они говорят. Кое-кто тащил маленькие повозки, наполненные чашками и горшками с темной жидкостью – вода? чай? лимонад? Какая, впрочем, разница? Холера везде. Едва ли не каждый бродяга переносит тиф.
Чуть живая, жена Гильберта махала веером. Она близка была к обмороку, и Гильберт растерянно оглядывался кругом. – Давид, – пробормотала Клэрхен, одна из немногих любовниц Гильберта, которых фрау Катрина терпела возле себя, – пожалуй, на сегодня достаточно. – Знаю, – откликнулся он, – но я же ничего не... – Вон какие-то дамы и господа. Думаю, они тут обедают. Оставьте там нас с Катриной и найдите какой-нибудь экипаж. Потом отвезите нас в порт, пожалуйста. Гильберт колебался. Ему не хотелось оставлять двух фактически беззащитных женщин на бурлившей рыночной площади. Все же внезапная бледность жены убедила его, а увидев, как ее белки закатились, как она обессиленно осела на плечо Клэрхен, математик решился. – Я помогу, – кивнул он. Они эскортировали фрау Гильберт в ресторанчик – тут было так же жарко, но, по крайней мере, крутились потолочные вентиляторы. Гильберт представил себя и своих спутниц хорошо одетому мужчине, сидевшему за лучшим столом в компании жены и четверых детей. Ему пришлось испробовать три иностранных языка, прежде чем его поняли. Он объяснил, что случилось, и его попросили не беспокоиться. Гильберт развернулся и выбежал из ресторанчика в поисках экипажа. Улиц в европейском смысле этого слова тут не было. Он немедленно сбился с пути; узкие проходы между старинных зданий превращались в переулки, улочки, расширялись до маленьких площадей и сужались опять, заводили в тупики, кружили. Гильберт совсем отчаялся, когда выбежал обратно на сукк, вроде бы тот же самый, с которого начал путь, и обрадованно огляделся в поисках ресторанчика. Он ошибся: сукк был другой, в городе их наверняка сотни. Гильберт начал паниковать. Даже если он отыщет извозчика – как указать ему путь на ту площадь, где ждут жена и Клэрхен? Тяжелая рука опустилась на его плечо, и математик безуспешно попытался разжать сильные мужские пальцы, стиснувшие его. Он поднял голову и уставился в худое испитое лицо человека в полосатом халате и синем кепи. Араб повторял несколько слов, которых Гильберт не понимал. Незнакомец взял Гильберта за руку и то ли повлек, то ли потащил за собой через толпу. Гильберт не сопротивлялся. Они миновали два базара, одну лавку жестянщика и одну – мебельщика. Открылась вымощенная крупными булыжниками улица, ведущая к большой площади. На противоположной стороне площади возвышалась величественная мечеть со множеством башенок, сложенная из розового камня. Гильберта поразила красота сооружения – на его взгляд, оно ничем не уступало Тадж-Махалу. Непрошеный проводник тащил его все дальше через толпу; временами приходилось толкаться и наступать на ноги, чтобы расчистить Гильберту путь. На площади негде яблоку было упасть. Вскорости Гильберт понял, почему: в центре воздвигли платформу, на которой стоял крупный мужчина. Топор в его ручище не оставлял сомнений в избранном им занятии: то мог быть только палач. Гильберта замутило: арабский проводник безжалостно волок его через площадь, пока они не очутились у самого подножия платформы. Он увидел полицейских в униформе и бородатого старика, ведущего перед собой юную девушку. Толпа расступилась перед ними. |
