За окном шел снег. Рождественский календарь на стене — настоящий викторианский! — свидетельствовал, что до Рождества осталось всего шесть дней. Сев за рояль в гостиной, Майкл спел рождественские гимны; за двадцать лет жизни с той, другой , своей семьей он ни разу этого не делал. И его слегка потрясло то, что он начал думать об Энни в таких  выражениях; но его теперешняя жизнь настолько отличалась от прежней их совместной жизни…

В сочельник на подъездной дорожке все же раздался рев поднимающегося в гору автомобиля, и Энни постучалась в дверь Особняка, с неприязнью поглядев на венок, повешенный Майклом. Холли и Бен, как оказалось, тоже приехали навестить отца, дети очень изменились с тех пор, как он видел их в последний раз, оба как-то заметно повзрослели. Еще бы, ведь больше полугода прошло… Когда Майкл еще работал в театре, бывали дни, когда ему остро хотелось увидеть детей, но он мог посмотреть только на их давнишние фотографии; он, например, пропустил момент, когда волосы Холли — буквально за какие-то две недели! — потемнели и стали почти каштановыми, хотя до этого она была беленькая, как ангелочек; он не заметил, когда Бен со своими изумленно открытыми глазами легко и просто перешагнул из детства в отрочество.

Энни была в черном пальто, которое ее старило. Когда Майкл открыл дверь, она широко улыбнулась, но улыбка тут же исчезла с ее лица, и она воскликнула:

— Боже мой! Что с тобой случилось ?

Она, разумеется, переигрывала. Уж не настолько  он переменился. Однако и дети смотрели на него как на чужого, — должно быть, это она их подучила.

Впрочем, ему очень  хотелось показать им дом. И плоды всех своих трудов. Он прекрасно понимал, что именного этого  мгновения он и ждал — ему хотелось увидеть, как изменятся их лица, когда они увидят классную комнату, и детскую, и лошадку-качалку на лужайке — все, что он любовно расставлял и развешивал, готовясь к их приезду. Птичка-ткачик вьет гнездо, надеясь привлечь самочку, а когда гнезда уже готовы, самка летает от одного к другому, инспектируя умение потенциальных женихов, а затем принимает решение и устраивается в каком-то одном гнезде, вынуждая остальных кандидатов либо вить новое, либо подыскивать менее придирчивую супругу…

— Боже мой! Сколько же труда ты вложил в этот дом! Мне говорили, что он — сущая развалина… — Видимо, это должно было звучать как похвала, но говорила Энни странным, каким-то приглушенным голосом. Впрочем, из вежливости она все же восхищалась тем, что ей показывал Майкл. Тогда он решил сразу выложить все козыри и рассказал ей и детям историю этого дома, указал на особенности его интерьера — лепнины, карнизов — и перечислил работы, которые ему пришлось выполнить, и те, которые он планирует в будущем. Дети ходили следом за ним по дому, но старались держаться поближе к матери. Детская, похоже, произвела на обоих большое впечатление, но Бен заявил, что боится лошадки-качалки и фарфоровых кукол с «рядами жутких белых зубов». И Холли, естественно, тут же подхватила: сообщила, что у нее от этих кукол «мурашки по коже», и прибавила, что ее удивляет «папина одержимость» этими игрушками — это было то самое выражение, которое Майкл слышал и от Роба, и ему вдруг стало ясно, что ни Энни, ни детям его дом совсем не нравится.

— Ну, разумеется, он мне нравится. Он прекрасен, — возразила Энни, но голос ее звучал недостаточно убедительно. — Просто ты…

— Чересчур одержим этим домом? — спросил Майкл.