— Проклятый дождь!

— Да, дождь действительно идет, — согласился я, — но вам следовало взять с собой зонтик.

— А у меня нет зонтика!

— Прошу вас, выбирайте любой! — И я с удовольствием распахнул дверцы гардероба, демонстрируя его содержимое.

Некоторое время Санни молчала, рассматривая мою коллекцию, и ее голубые глаза раскрывались все шире и шире.

Ну, зонтов у меня, пожалуй, действительно очень много. Разных. Есть черные с тиковыми ручками и шелковые с ручками из слоновой кости; есть скромные и очень удобные складные синие зонтики, которые можно даже в карман сунуть, и фривольные сочно-красные, почти неприличные; есть детские зонтики с пучеглазыми лягушатами; есть прозрачные, куполообразные, чем-то похожие на медуз; а есть зонты, украшенные произведениями искусства (кувшинками Моне, маленькими человечками Лоури, красавицами Модильяни с темными, как терн, глазами); психоделические английские зонты могут, например, быть совмещены с клюшкой для игры в гольф, а американские украшены цветами различных университетских студенческих братств; есть также шикарные французские зонтики с надписью «Merde, il pleut!».

Санни долго изучала все это богатство, потом вытерла слезы и сказала:

— Вы, я вижу, большой любитель зонтов.

— Я коллекционер, — пожал я плечами. — Давайте, давайте! Выбирайте!

— Но мне не хотелось бы разорять вашу коллекцию…

— Ничего страшного, мне это будет только приятно. — Дождь за окном припустил еще сильнее, и я уже более настойчиво предложил: — Прошу вас, выберите себе наконец подходящий зонт! Лето, похоже, будет дождливое.

И она наконец выбрала себе подходящий зонт: небесно-голубой с тонкой посеребренной ручкой и рисунком в виде ромашек. Он, и правда, очень ей подходил. Так я ей и сказал, понимая, что со мной явно творится что-то небывалое. В мозгу у меня вовсю звенели колокола тревоги, но я едва слышал их звон, ибо его напрочь заглушал некий ангельский хор, звучавший, казалось, повсюду вокруг нее.

— Спасибо, — поблагодарила меня Санни и вдруг снова расплакалась, закрыв лицо руками, точно маленькая девочка, и прижимая к груди подаренный зонтик. — Ох, извините, — еле вымолвила она, когда чуточку успокоилась, — это все из-за дождя. Я совершенно его не выношу! Знаете, как в той песенке о дождливых воскресеньях и понедельниках? Он такой холодный, противный! И вокруг от него делается так темно…  — Голос у нее сорвался, но она заставила себя улыбнуться. — Простите! Я понимаю, что веду себя просто глупо! Но я, честное слово, ненавижу дождь! Боюсь, вы уже решили, что я совсем сумасшедшая…

Я заставил умолкнуть собственную гордость. Ведь гордость есть даже у бога дождя, знаете ли; к тому же, признаться, я всегда считал мощный ливень одним из лучших произведений своего искусства.

— Да нет, конечно же, — успокоил я Санни, ласково беря ее за руку. — Просто вы, наверное, подцепили эту печальную  штуку — как там она называется? — ах да, SAD, «Seasonal Affective Disorder». Или я ошибаюсь?

— Наверное, вы правы. — Она снова улыбнулась, и ее улыбка была как рассвет. Вокруг сразу запели птицы, расцвели цветы, птицы и звери оживились, защебетали, заиграли, забегали в весеннем лесу… Ох, похоже, что эту печальную  штуку подхватил я сам. Причем в тяжелой  форме.

— Посмотрите-ка, — сказал я. — А дождь-то перестал.

С какой же душевной болью я его останавливал! Но оно того стоило — одна ее улыбка уже искупала все. Я шевельнул большим пальцем, и тучи расступились — правда, совсем немножко.