Ничего не тронув (кто знает, как к этому отнесется хозяин?), Альбина вернулась в зал.

    Не нужно особого ума, чтобы сообразить: «бомжик»-то непростой. И на заказуху не похоже. Сколько он с нее спросит? Тонн пять она отстегнет без проблем, а вот больше… Блин горелый! Если он не отпустит ее завтра, если полетит контракт с канадцем, она потеряет вдесятеро больше! Самой, что ли, бабки предложить? Мысль такая и раньше мелькала. Разница в том, что обычному замызганному пролетарию и полштуки зеленых – выше крыши. А такому… С его вкусами – Альбина покосилась на бутыль «черного» «уокера». А если все-таки маньяк?

    У Альбины внутри все похолодело.

    И тут похититель появился собственной персоной. Нет, не турок. Натуральная славянская физиономия. По-своему симпатичная даже. И сложен как надо: легко убедиться, потому что голый до пояса. А ниже пояса – в штанах. Что особенно приятно.

    «Маньяки так себя не ведут»,– подумала женщина.

    Впрочем, что она знает о маньяках? Только из газет и киношек. К счастью.

    – Есть хочешь, мадам Айкидо? – совсем по-домашнему спросил похититель, растираясь ярко-синим полотенцем с белыми пальмами.

    – Меня зовут Альбина,– сердито отрезала она.– А как тебя зовут? Мистер Кун-фу?

    «Что я делаю? – ужаснулась.– Я же не должна его разд ражать!»

    – Вошь [2] ,– сказал похититель.

    – Что? – опешила Альбина.

    – Ты спросила, как меня зовут, красавица? – Он метнул полотенце в стену и ловко попал на крючок.– Меня зовут Вошь.

    – А… по имени?

    – Имени, Альбина, у меня нет.

    Он повернулся к ней спиной и наклонился над музыкальным центром. На мускулистой спине – четыре дырки, четыре безобразных шрама по диагонали, от поясницы к правой лопатке.

    Заиграла музыка. Что-то старинное. Клавесин.

    – Пиццу будешь? – будничным голосом спросил похититель.

    Глава восьмая

    – На,– сказал Васек и сунул в рот девке порцайку икры.

    Девка схавала, но глаз не открыла. Ясное дело, два часа смотреть на волосатые Васьковы мудя – стошнит.

    – Эх, водочка,– ласково пробормотал Харлей, поставил стопарь в ямку на девкином крестце и кинул в пасть огурчик.

    Своеобразно они смотрелись рядом: огромный, белокожий, брюхастый Харлей и тощий, смуглый, весь в мелких шрамах Чума. И роспись на каждом своя. На Харлее – кружки пивные, бабы, мотоциклы, прочая мутотень в три краски. А на Чуме – по-простому. На зоне цветами не балуются.

    – Мои,– Чума бросил карты на девкину спину, сгреб баксы.

    – Непруха,– хмыкнул Харлей. Без особого, впрочем, огорчения – играли по мелочи.

    Пепел с Васьковой сигареты упал на девичью поясницу. Девка дернулась: новенькая. Еще без привычки.

    – Стоять, шалава! – прикрикнул Чума, подхватив бутыль «Смирновской» – чуть не упала! – Васек, по делу что скажешь?

 &