Мужик в робе с наивностью простого человека взирал на поросшее светлой щетиной прыщавое лицо первого молодца.

    Молодец глядел на пролетария с нескрываемой брезгливостью: вонючее, грязное животное.

    Мужик засунул руки в бездонные карманы брезентухи, и несоразмерно длинные рукава собрались гармошками.

    – Мне бы покушать,– сказал пролетарий.

    Молодцы переглянулись. (Во мудак! Покушать!)

    Первый парень распахнул куртку. За поясом у него торчал пистолет. Газовый.

    – Ну все, придурок… – начал молодец, вытягивая пистолет из-за ремня.

    Пролетарий отступил на шаг… и быстро выдернул из кармана неожиданно удлинившуюся правую руку. Тугой хлопок полностью потерялся в лязге огибающего кольцо трамвая. Лицо молодца вдруг стало удивленным-удивленным, а на зеленой в клетку фланелевой рубахе, слева, в аккурат на нагрудном кармашке, появилось темное пятно размером с метрошный жетон.

    Второй, уже сцепивший руки, чтобы врезать работяге по затылку, застыл с отвисшей челюстью.

    Из широченного рукава брезентухи глядел пистолетный ствол с толстым длинным цилиндром глушителя.

    За пазухой у молодца был припрятан нож, а на спине, за ремнем, немецкий газовик. Но парень как-то сразу о них забыл, когда увидел, как плюхнулся рожей в грязь его напарник.

    – Деньги,– негромко произнес пролетарий, протягивая левую ладонь.

    Рука у него была грязная, широкая, пальцы – с тупыми загнутыми ногтями.

    Трясущимися руками молодец расстегнул куртку и вытащил бумажник. Довольно тощий.

    – Вот, пожалуйста,– он то и дело поглядывал на своего приятеля. На бывшего приятеля. Молодец вдруг очень хорошо осознал, какой маленькой и незначительной стала его жизнь.

    Мужик уронил бумажник в карман робы.

    – Уёбывай,– сказал он негромко.

    – Да? Спасибо-спасибо-спасибо… – забормотал парень, пятясь.

    А шагов через десять быстро повернулся и припустил по Рижскому. Человек в робе сапогом перевернул убитого, вытащил бумажник (такой же красивый и тощий, как у его более везучего приятеля), снова перевернул труп лицом вниз, раскрыл бумажник и извлек десятку. Действовал он настолько спокойно и уверенно, что вряд ли кто из прохожих понял, что произошло. А если и понял, то предусмотрительно остался в стороне.

    Пролетарий сунул десятку в окошко, получил взамен пару сосисок на бумажной тарелочке, хлеб и чай.

    Отойдя, он принялся неспешно жевать смешанный с костной мукой и красителями импортный крахмал. У киоска мгновенно образовалась небольшая очередь. Девушка работала, люди ели, труп валялся в грязи. Каждому – свое. Лежит человек – значит, ему так нравится.

    Из метро вышли два милиционера. Оглянулись по-хозяйски, увидели лежащего и неторопливо направились к нему. А куда спешить – ясно ж, что не убежит. А куртка хорошая. Многообещающая куртка – бомжи таких не носят.

    Подошли. Один потрогал ботинком. Лежащий не пошевелился. Покойники обычно не двигаются. Даже в присутствии людей при исполнении.

    Человек в робе стоял чуть поодаль, прихлебывал чай и без интереса наблюдал за развитием событий.

    Второй милиционер, не поленившись, нагнулся, прихватил поросль на макушке, приподнял голову и отпустил. Голова глухо стукнулась об асфальт.

    Вокруг уже собрались зеваки.

    Толчком ноги милиционер перевернул труп и сразу понял, что это – труп.