— Как грубо. — Голос Маунтклеменса звучал скучающе или устало, и он отступил в сторону, словно собираясь закрыть дверь.

— Полиция никого не подозревает, — сказал Квиллер. — У вас есть какие-нибудь предположения?

Маунтклеменс резко ответил:

— Как раз сейчас я распаковываю вещи и собираюсь принять ванну. Нет ничего более далекого от моего ума, чем поиск убийцы Эрла Ламбрета.

Его тон завершил разговор.

Квиллер принял отставку и пошёл вниз по лестнице, подергивая усы и размышляя над тем, что у Маунтклеменса просто талант быть несносным.

Позднее, сидя в третьеразрядном ресторанчике, расположенном ниже по улице, Квиллер сердито смотрел на тарелку с мясом, ковырял вилкой салат и созерцал чашку горячей воды, в которой плавал пакетик с чаем. К раздражению от встречи с домовладельцем добавилось разочарование: Коко не подошел к двери, чтобы приветствовать его. Он вернулся домой расстроенный и раздраженный.

Квиллер собирался открыть дверь в вестибюль. Когда почувствовал запах лимонных корок, который проникал через замочную скважину, и не удивился, обнаружив в вестибюле Маунтклеменса.

— О! Вот и вы! — сказал критик дружелюбно. — Я только что спустился вниз, чтобы пригласить вас на чашечку китайского чая и десерт. С большим трудом я привёз домой торт из самой лучшей венской кондитерской в Нью-Йорке.

Лицо Квиллера прояснилось, и он проследовал наверх за бархатным жакетом и лакированными итальянскими туфлями.

Маунтклеменс налил чай и поведал о происходящих в настоящее время выставках в Нью-Йорке, в то время как у Квиллера во рту медленно таял молочный шоколад.

— А сейчас поведайте мне ужасные детали убийства, — предложил критик. — Я полагаю, они должны быть ужасными. В Нью-Йорке я ничего не слышал об убийстве, хотя там торговцы произведениями искусства обычно более или менее в курсе всего… Вы не возражаете, если я сяду за свой рабочий стол и просмотрю почту, пока вы будете рассказывать?

Маунтклеменс повернулся к кипе больших и маленьких конвертов и сложенных публикаций. Он клал каждый конверт лицевой стороной на стол, правой рукой придерживал его, а левой извлекал содержимое с помощью ножа для бумаги. Большую часть содержимого конвертов он презрительно выбрасывал в мусорную корзину.

Квиллер коротко повторил подробности убийства Ламбрета, как об этом было написано в газете.

— Вот и вся история, — сказал он. — У вас есть предположения о мотивах убийства?

— Лично я, — сказал Маунтклеменс, — никогда не мог понять убийство как способ отомстить. Я нахожу убийство ради личной выгоды гораздо более привлекательным. Но какую выгоду можно извлечь из убийства Эрла Чаморега, моему пониманию недоступно.

— Я думаю, у него было немало врагов,

— У всех торговцев и критиков, связанных с искусством, тьма врагов! — Маунтклеменс со злостью разорвал конверт. — Первый человек, который приходит на ум, — Эта невозможная женщина Болтот.

— Что эта сварщица могла иметь против Ламбрета?

— Он обокрал её на пятьдесят тысяч комиссионных по крайней мере. Так она говорит.

— Скульптура для магазина?

— На самом деле Ламбрет сделал ни в чём не повинной публике подарок, убедив совет архитекторов отдать заказ другому скульптору. Металлические сварные скульптуры — чудачество, которое скоро отомрёт, если нам повезет. Но скорее его погубят такие люди, как Батчи Болтон.

— Мне предложили написать о ней заметку.

— Да, непременно возьмите интервью у этой женщины, — сказал Маунтклеменс, — но разве только для самообразования.