Мне он постоянно говорил, что нужно заниматься самообразованием, и давал читать книги. Они были… ну… не очень интересными.
– А как вы попали в «Генриха Восьмого»?
– Ну, он собирался ставить пьесу, здесь, в Локмастере, вы это знаете, и сказал, что хочет, чтобы я в ней играла. Я чуть в обморок не упала! Никогда в жизни до этого не участвовала ни в одном спектакле. Он сказал, что натаскает меня. Я хорошо заучивала роль и всё делала. как он мне говорил.
– Вы хотели бы сыграть ещё в одной пьесе?
– Ммм… пожалуй, да, но без него это невозможно.
– А как он ладил с Робином? – поинтересовался Квиллер.
– Он относился к нему как к родному сыну. Всегда следил за его успехами в школе, чтобы мальчик добивался лучших результатов. После того как он переехал в Пикакс он приезжал раз в месяц нас навещать. Он всегда говорил, чтобы Робби учил японский язык, мол, это всё равно что закончить колледж. Он говорил, что будущее принадлежит людям, знающим японский. – Фиона как-то странно усмехнулась. – Робби считал его сумасшедшим. Да и я тоже.
Школьный оркестр перестал играть, и Квиллер, взглянув на часы, понял, что скоро начнется самое главное.
– Вечером мы ещё с вами поговорим, – сказал он.
Они поспешили на свои места и прибыли туда как раз в тот момент, когда Кип Мак-Дайармид снимал шляпу.
– Пять долларов, пожалуйста, если вы собираетесь делать ставки, – произнёс редактор,
Квиллер избрал четырёхлетнего гнедого жеребца под номером пять, которого, согласно программке, звали Квантум Лип. После прозвучавшего с башни объявления оркестр заиграл государственный гимн. Под звуки фанфар из-за поворота показались на лошадях охранники, а за ними официальные представители Охотничьего клуба. Жокеи в ярких шелковых костюмах верхом на лошадях направились к паддоку, где проводились первые скачки. Номер пять был в бело-синем. Служители выстроили участников скачек вдоль стартовой полосы. Не успел Квиллер настроить бинокль, как лошади бросились вскачь и уже взяли первый барьер.
За поворотом они ненадолго исчезли за деревьями. Но вскоре появились вновь. Толпа приветствовала их громким криком. Квиллер даже не мог найти своего Квантума Липа. Лошади с жокеями, приближаясь к финишу, то появлялись, то исчезали из виду, и вскоре всё было закончено. Номер пять пришёл шестым, а пятидесятидолларовый банк ушёл одному из гостей Кипа. Квиллер чувствовал себя обманутым – не потому, что проиграл, а потому, что всё произошло слишком быстро.
– Похоже, ты не слишком-то поощрял свою лошадь, Квилл. Неудивительно, что она пришла шестой.
Квиллер никогда не выказывал своих переживаний, к тому же молниеносно пролетевшие три следующие скачки не настолько прибавили ему энтузиазма, чтобы выражать эмоции вслух. На бейсболе он испытывал куда больший азарт, но даже там редко подавал голос.
После второй скачки банк взяла Фиона, и все за неё очень порадовались. Как сообщил башенный микрофон, на третьей скачке лошадь Квиллера, не взяв четвертое препятствие, упала; к ней сразу подъехала машина «скорой помощи» и ветеринарная служба.
Один из детей Мак-Дайармида примчался к взрослым и громко сообщил:
– Слушай, пап, они хотят пристрелить лошадь!
– А как там жокей?
– Не знаю. Его забрала «скорая». Можно я возьму пять баксов сверх моей нормы?
– Это решай с мамой.
В последней скачке участвовало всего пять жокеев, в том числе непрофессионалы, и Кип, взявший на себя обязанности крупье. Предложил делать ставки коллегиально.
– Я не могу участвовать в пари. Я болею за Робби.
– И я тоже, – поддержал её Квиллер.
– И мы тоже, – подхватили Бушленды. |