– Снова ваш кот!

– Да. Мне нравится ваше фото, Селия, то, где вы с ушами Микки-Мауса. Не многие могли бы надеть на себя такой плюмаж и носить его с таким щегольством.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – ответила она голосом, дрожащим от удовольствия, – но слышать это мне приятно.

– Я сейчас смотрю на фото, где ваш экскурсионный автобус с эмблемой парка на борту. На снимке мужчина средних лет обнимает миссис Гейдж за талию, на лицах обоих откровенное счастье.

– Это Клод, владелец парка. Он был от Эвфонии без ума и страшно переживал случившееся. Да и не только он.

– На меня произвело огромное впечатление, что обитатели вашего парка живут как одна большая семья.

– Это точно! Пока вы не нарушаете правил, все идет отлично, но не дай вам бог, к примеру, поставить игрушечного фламинго на газон перед вашим домом… начнётся такое, что мало вам не покажется!

– А Клод и Бетти… это они брали с собой миссис Гейдж на собачьи бега?

– Да. Я отвозила её туда, но, вы знаете, я плохо переношу толпу да к тому же не люблю азартных игр. Я не могу позволить себе рисковать даже малым, не будучи уверенной, что получу прибыль. И ещё, мне очень больно видеть, как обращаются с этими великолепными животными. Мне говорили, что после нескольких лет участия в бегах собак убивают.

Коко придвигался всё ближе и ближе к телефону и сейчас, приблизившись почти вплотную к трубке, тяжело дышал в микрофон. Квиллер отогнал его прочь.

– А что, миссис Гейдж была заядлым игроком или относилась к бегам как к азартному развлечению?

– Могу только сказать, что когда она выигрывала, то сильно и искренне радовалась. А о проигрышах, как известно, люди не очень любят рассказывать.

– Совершенно верно, – согласился Квиллер. – А кстати, она ведь была очень состоятельной. По ней это чувствовалось?

– Она об этом особо не распространялась, но принадлежала, если так можно выразиться, к избранным. Передвижной дом, в котором она жила, был вдвое шире домов других обитателей. Думаю, у неё было немало отложено на всякий случай.

– А после переезда в парк никаких перемен с ней не произошло? Она все хорошо понимала, всех узнавала?;

– Ну-у!.. Голова у неё работала отлично! Она всегда знала, чего она хочет и как добиться того, что она хочет. И она делала то, что хотела. Иногда, правда, она называла чайник абажуром, но мы все здесь грешим этим. Я, например, часто говорю <направо>, имея в виду <налево>. Клейтон считает, что это из-за воды, которую мы пьем здесь, во Флориде, – закончила она со смехом.

Квиллер слегка откашлялся, прежде чем задать важный вопрос:

– Вы знали о том, что она составила новое завещание после того, как переехала в парк?

– Понимаете, она никогда не говорила на эту тему, по крайней мере со мной, но я рассказала ей об этом парне, юристе, который за весьма умеренную плату оказывает услуги обитателям парка. Он оформил мое завещание всего лишь за двадцать пять долларов, скрепив его красной восковой печатью и обвязав красной лентой. Конечно, мое завещание довольно простое: я всё оставляю Клейтону. Правда, оставить-то я могу не очень много.

– Йаау! – вновь подал голос Коко.

– Я слышу голос своего хозяина, – сказал Квиллер. – Спокойной ночи, Селия. Ещё раз большое спасибо за фотографии. Передавайте мой привет и массу наилучших пожеланий молодому дарованию из университета Джона Гопкинса.

Он повесил трубку, но веселый смех Селии ещё звенел у него в ушах. Разложив фотографии в ряд, он снова принялся их рассматривать. Коко, громко мурлыча, сидел рядом, и Квиллер позволил ему провести носом по всем глянцевым поверхностям.