Он надел пальто и последнее свое приобретение — шляпу в черно-белую клетку с круглыми мягкими твидовыми полями и со щегольским красным пером, самым красным из когда-либо им виденных, а красный цвет Квиллерен обожал, — и отправился в бакалейный магазин на углу, примеченный еще днем; объявление обещало круглосуточную торговлю.
Он запер дверь десятисантиметровым ключом и спустился по скрипучей лестнице. Падал снег — на этот раз совсем не воинственно, мягко и нежно. Квиллерен помедлил на каменных ступенях крыльца, очарованный открывшимся новым видом: стояла тишина, движения на улице почти не было, старые уличные фонари озаряли таинственным огнем причудливые здания, белая пелена припорошила причудливые переплеты окон и дверные косяки, укрыла железные решетки, автомобили, стоящие у паребрика, мусорные бачки.
В конце квартала на заснеженный тротуар падал свет извитрин бакалейного магазина, аптеки и бара «Львиный хвост». Из «Хвоста» выбрался поздний посетитель и побрел куда-то с неуверенным достоинством, хватаясь рукой за несуществующий поручень. Мимо особняка Коббов продефилировала девица в узких брюках и короткой шубке «под леопарда», заметила Квиллерена и направилась в его сторону. Журналист отрицательно покачал головой. Из своего магазина вышел Бен Николас и угрюмо поплелся в бар, что-то бормоча и не обращая внимания на застывшего на крыльце соседа.
Квиллерен поднял воротник и быстрым шагом направился к бакалее. Снаружи магазина кучей были свалены рождественские елки по четыре девяносто пять за штуку; внутри царил запах маринада, колбасы и выдержанных сыров. Квиллерен взял для себя растворимый кофе, сдобную булочку и немного чеддера, а для котов — пару бифштексов, консервированный мясной бульон и два клинышка плавленного сыра; неизвестно, правда, что из этого получится: Коко привык к настоящему рокфору, а его не оказалось в наличии.
На выходе из магазина прямо перед журналистом неожиданно материализовались глаза, которые не давали ему покоя весь вечер. Бело-голубое фарфоровое лицо было мокро от снега, ресницы запорошены снежинками. Девушка молча смотрела на Квиллерена.
— Что ж, как видите, я все еще брожу в этих местах, — сказал он, чтобы прервать неловкое молчание. — Переехал в дом Коббов.
— Правда? Нет, правда?
Лицо мисс Дакворт прояснилось, словно проживание в Хламтауне заслуживало всяческого одобрения. Она откинула капюшон с иссиня-черных волос, теперь завязанных в узел, как у балерины.
— Аукцион был очень интересным. Пришло много антикваров, но вас я не видел.
Она с сожалением покачала головой:
— Я собиралась, но не хватило смелости.
— Мисс Дакворт, — решил перейти к делу Квиллерен, — я хотел бы в статье отдать должное Энди Гланцу, но знаю слишком мало. Помогите мне. — Было заметно, что предложение ей не по сердцу. — Я знаю, что вам больно об этом говорить, но Энди, по-моему, заслуживает того.
Она заколебалась.
— Вы ведь не будете называть мое имя, правда?
— Слово чести!
— Хорошо, — тихо произнесла мисс Дакворт, вглядываясь в лицо Квиллерена. — Когда?
— Чем скорее, тем лучше.
— Может, зайдете ко мне сегодня?
— Если это для вас не слишком поздно.
— У меня бессонница, — устало сказала она.
— Я только занесу домой продукты и сразу же к вам.
Пару минут спустя Квиллерен уже шел по снегу к «Голубому дракону» в самом приподнятом настроении, которое было лишь частично связано со статьей об Энди Гланце. Скоро журналист уже сидел на жестком бархатном диване в золотисто-голубом зале и наслаждался ароматом сандаловой пасты для дерева. Агрессивного пса привязали на кухне. |