Гомон на заднем сиденье временно прекратился. Котам нравился звук его голоса. Он смягчал их дикие сердца, стучавшие под светлым шелковистым мехом. И Квиллер продолжал в манере экскурсовода:

– Справа мы видам закусочную «Грозный пёс», славящуюся своей плохой едой и ещё более плохим кофе. Окна в ней не мылись со времени правления администрации президента Гувера. Здесь мы сворачиваем на шоссе Скатертью дорога.

Пассажиры угомонились. Светило солнце, по октябрьскому голубому небу неслись белые с серебристым оттенком облака, осенним огнем горели леса. Путешествие намного отличалось от вчерашней ночной игры в жмурки.

– Осторожно, не прикусите язык, – предупредил Квиллер. – Сейчас мы будем проезжать дощатый Старый мост, а затем пройдем несколько крутых поворотов. Слева – печально известное Дерево повешенных.

Потом проехали город-призрак, который был некогда Норд-Миддл-Хаммоком… потом белую изгородь фермы Фагтри… и, наконец, надпись, вырезанную на сарае:

МУЗЕЙ «ФЕРМА ГУДВИНТЕРА»

1869

Открыт в пятницу, субботу и воскресенье

с 13 до 16 часов

Экскурсии – предварительная запись

на любой день

Улицу Чёрного Ручья окаймляли деревья в буйстве красок: золотого, винно-красного, розоватого и оранжевого – живые напоминания о густых лесах прежних времен, которые покрывали Мускаунти до прихода лесорубов. В конце аллеи виднелся старинный дом.

– Вот мы и приехали! – объявил Квиллер. Он отнёс корзинку в западное крыло вытянутого здания. – У вас будут два камина и широкие подоконники, откуда прекрасно можно наблюдать разнообразную жизнь дикой природы. Такого у вас в центре Пикакса не было.

Сиамцы осторожно выползли из корзины и отправились прямиком на кухню: Юм-Юм – туда, где четыре месяца назад поймала мышь, а Коко – на то самое место, где с миссис Кобб случился удар. Он выгнул спину, распушил хвост и подскочил, исполняя своего рода танец смерти.

Квиллер ногой выгнал их из кухни, и они методично продолжили осмотр: обнюхали ковры, легко, как пушинки, вспрыгнули на столы, попробовали стулья на мягкость, оценили удобную форму сидений, проверили вид, открывающийся с подоконников, и изучили ванную, куда был помещен их туалет. В гостиной Коко узнал большой розовый шкаф – шифоньер из Пенсильвании, который привезли из клингеншоеновского особняка. Шифоньер был семи футов в высоту, но Коко смог взлететь наверх в один тщательно рассчитанный прыжок. На книжных полках он обнаружил только несколько книг в бумажных переплетах, большую часть места на выставке занимали старинные безделушки. Стулья были обиты темным бархатом, на нём прекрасно будет заметна кошачья шерсть, а на натёртых полах лежали восточные ковры, на которые здорово запрыгивать и скользить.

Пока коты осматривали помещение; Квиллер внёс багаж в дом. Письменные принадлежности он свалил на обеденном столе в кухне. Стереомагнитофон поставил на австрийский сундук в гостиной. С одеждой возникла проблема, поскольку платяные шкафы были забиты вещами миссис Кобб. Ещё хуже, по его мнению, обстояло дело с другой мебелью в спальне: сундуки и столы с холодными мраморными столешницами, слишком хрупкое кресло-качалка и огромная спинка кровати из тёмного дерева, замысловатой формы и высотой чуть ли не до потолка. По виду она весила не меньше тонны, и Квиллеру представилось, как эта штуковина прихлопнет его, когда он будет лежать в кровати.

– Сегодня проведём наблюдение, – сказал он рыщущим по квартире котам. – Либо этот старый дом и впрямь издаёт с наступлением темноты странные звуки, либо все эти звуки рождались в голове бедной женщины. Но вряд ли мы поймем, почему в доме и во дворе было темно.