— Видимо, ему свойственно судить и обвинять людей без достаточных на то оснований. До этого он мечтал о внуке. Зато теперь…

— Возможно, Эдит все-таки вернется.

— Но где же она?

— Очень любезно с вашей стороны, что вы относитесь с таким сочувствием к делам этой семьи. Но, миссис Верлейн, не стоит… встревать в них.

— Встревать? — изумилась я.

Миссис Линкрофт несколько секунд пристально на меня смотрела. Ее манера держать себя вдруг поразительным образом изменилась. Вместо любезной женщины, которой я всегда ее знала, передо мной сидела другая особа, и ей совершенно не было присуще все то, что до этого я приписывала характеру миссис Линкрофт. Изменился даже ее голос.

— Иногда весьма неразумно проявлять интерес к делам других людей. Из-за этого можно поставить себя в очень трудное положение.

— Но, мне кажется, вполне естественно, что Меня интересует судьба миссис Эдит. Молодая хозяйка дома… к тому же моя ученица, вдруг исчезает… Вы же не думаете, что к этому можно отнестись как к заурядному событию.

— Никто и не воспринимает его так. Но мы не знаем, куда исчезла миссис Стейси… Возможно, никогда и не узнаем. Полиция пытается выяснить. И это дело именно полиции. А не приходило ли вам в голову, миссис Верлейн, что если бы определенные подозрения, которые кое у кого тут возникают, оказались правдой, то ваше излишнее любопытство навлекло бы на вас некоторую опасность.

Я была поражена. Мне и в голову не приходило, что мое намерение раскрыть тайну могло каким-то образом себя обнаружить.

— Опасность? Какого рода опасность?

Повисла пауза. С миссис Линкрофт произошло обратное перевоплощение. И снова передо мной сидела прежняя миссис Линкрофт, которую я знала со дня своего приезда в Лоувет Стейси — немного загадочная, спокойная и приветливая женщина.

— Кто знает? — с милой улыбкой сказала она. — Но я бы на вашем месте держалась от всего этого в стороне.

Она меня предостерегает, — подумала я. — Означают ли ее слова, что я не должна иметь дело с человеком, которого подозревают в причастности к исчезновению его жены? Или же она хочет сказать, что, проявляя интерес к здешним событиям, я навлекаю на себя опасность?

— Ну, насчет опасности, — продолжила она с легким смешком, — я, вероятно, несколько преувеличила. Рано или поздно все выяснится. Эдит вернется. — Она произнесла это с подчеркнутой убежденностью. — Я это чувствую.

Мне хотелось ей возразить, но она поспешно добавила:

— Сэр Уилльям сказал мне, что получил большое удовольствие, когда вы играли ему в последний раз Шуберта. Ваша игра так хорошо на него подействовала, что он смог глубоко заснуть, это как раз то, что ему нужно.

Миссис Линкрофт одарила меня благодарной улыбкой. Для нее любой, кто мог успокоить сэра Уилльяма, уже друг.

Ноты лежали на рояле. Их выбрал сам сэр Уилльям. Я взглянула на верхний лист. «Лунная соната» Бетховена.

— Думаю, лучше зажечь свечи, — сказала миссис Линкрофт.

Я согласилась, и когда она это сделала, я села за рояль, а она тихо вышла из комнаты.

Когда я играла, мои мысли были о Нейпьере, с возрастающей болью я ощущала несправедливость обвинений, которые ему предъявляют еще до того, как что-то стало действительно доказанным.

Закончив играть сонату, я взяла следующие ноты и с удивлением увидела, что это «Пляска смерти» Сен-Санса. Какой странный выбор, промелькнуло у меня в голове. Как только я начала играть, ко мне тотчас вернулись мысли о Пьетро. Исполняя это произведение, ему всегда удавалось вызвать у слушателя пронизывающий до глубины души ужас.