Паланкин хозяйки миновал массивные деревянные ворота, которые украшали невысокие декоративные пилоны, отдалённо напоминающие дворцовые. Тенистая аллея из старинных акаций, разросшихся столь сильно, что ветви рядом стоявших деревьев, словно руки влюблённых, сплетались между собой, образуя почти непроходимую живую стену, подействовал на Таусер умиротворяюще.

Слуги, поспешившие навстречу своей госпоже, помогли ей спуститься из паланкина на дорожку, выложенную красными известняковыми плитами. Таусер с наслаждением вдохнула аромат акаций, перемежавшийся с ароматом розовых лилий.

Слуги, застывшие в поклоне, с нетерпением ожидали приказаний хозяйки. Она не заставила их долго ждать. Отдав необходимые распоряжения, сама же, совершенно не чувствуя, несмотря на длительное пребывание в паланкине, усталости, решила прогуляться по саду, ведущему к небольшому озеру.

Обратив внимание на сикоморы[36], усыпанные спелыми розовыми плодами, Таусер не без удовольствия отметила, что деревья ухожены на совесть. Вдоволь нагулявшись по саду, она наконец спустилась к заросшему лотосами озеру, где обильно гнездились фламинго. Как обычно, птицы грациозно вышагивали по воде, извлекая из неё пропитание своими длинными клювами. В какой-то момент Таусер показалось, что розовые птицы сливаются с розовыми лотосами, образуя единое целое…

Остановившись возле кромки воды и залюбовавшись красотами озера, женщина задумалась. Воспользовавшись возможностью избавиться хоть ненадолго от многочисленных дворцовых формальностей и соглядатаев Джера, она решила собраться с мыслями и ещё раз тщательно обдумать план предстоящих действий. Безусловно, он был дерзким и коварным, а значит, в случае неудачи мог привести к непоправимым последствиям. Если не суждено осуществить задуманное, то ей и Мемесу грозила страшная казнь – по решению Суда богов им могли отрезать нос и уши, а затем отправили бы на страшные нубийские рудники, где, как она слышала, люди гибли от непосильной работы. Нитоприс, в силу её молодости и красоты, могли, конечно, помиловать, но в любом случае сослали бы в какой-нибудь отдаленный храм богини Хатхор – скажем, в Напату, – где жрицы обязаны ублажать мужчин прямо на каменных храмовых алтарях…

Таусер медленно двинулась по берегу озера: ей было о чём подумать.

Несмотря на то, что солнце поднималось всё выше, а Хепри озарял землю своими лучами всё сильнее, Таусер неожиданно ощутила озноб. Она оглянулась на сад, почти сплошь состоящий из сикомор: когда-то эти деревья приказал посадить ее отец… Сколько же лет прошло с тех пор? Подсчитав, женщина невольно ужаснулась: почти тридцать! Она прижала руки к груди, пытаясь таким образом унять волнение и внезапно навалившееся чувство страха.

Один из фламинго, прогуливавшийся поблизости, расправил крылья. В свете солнечных лучей, словно нарочно выхвативших птицу из тени низкорослого кустарника, розовые перья вспыхнули ярко-красным огнем.

На мгновение Таусер замерла, залюбовавшись этим зрелищем. Затем в который раз мысленно спросила себя: «Чего ты хочешь, Таусер? У тебя есть всё… ну, или почти всё. Богатство, положение при дворе; супруг, добившийся должности первого советника фараона благодаря своему уму, терпению и преданности… Дочь Нитоприс красива, послушна и заботлива – она способна осчастливить любого сегера… Неужели всего этого тебе мало?..» Женщина сосредоточено вгляделась вдаль – в густые заросли инжира, среди которых пряталась хижина Эннаны. Вернувшись к своим мыслям, она всё-таки ответила на заданный самой себе вопрос, но уже вслух, да ещё и с нескрываемым вызовом:

– Да, мне этого мало! Я хочу, чтобы именно мой внук стал будущим владыкой Нижнего и Верхнего Египта!

В последний раз, окинув взглядом стайку фламинго и розовый ковер из лотосов, Таусер резко развернулась и решительно зашагала в сторону хижины Эннаны – женщины, услугами которой пользовалась ещё её мать…

Дверь в хижину была приоткрыта.