|
— Тогда план такой: сначала на Дачную, потом ко мне. Тут всё по пути. Возражений не последовало. Плот неуклюже, вперевалку двинулся вперед. По-прежнему было тихо. Словно разграничительные линии тянулись троллейбусные провода. Торчали уродливые парики деревьев, внизу под нами проплывали неровные силуэты автомобилей. Большинство машин стояло, уткнувшись друг в друга. Разноцветные подводные гусеницы тянулись десятками метров, разваливались и тут же собирались снова. Пару раз мне казалось, что сквозь лобовое стекло я вижу сидящих за рулем водителей. Но возможно, то была лишь игра воображения. Прошло не менее получаса, прежде чем мы вывернули на Коммунистическую. К тому моменту Даша основательно запыхалась, а Сан Саныч просто выбился из сил. Пешком я прошел бы то же расстояние за пять минут. Но о пеших прогулках предстояло на время забыть. Плот замер на середине улицы: править в одиночку было невозможно. Во время привала разговаривали мало — обстановка на девушек действовала угнетающе. Я же, наоборот, почувствовал неожиданную и немного неестественную бодрость. По мышцам разлился тягучий огонь, зовущий вперед, желающий вырваться наружу, взорваться действиями. Любыми. Хриплое карканье заставило вздрогнуть. Я обернулся и увидел ворону. Тощая некрупная птица сидела на торчащем из воды столбе и старательно прочищала горло. — Ворона… — с удивлением пробормотала Тамара. — Ворона. Живая! Живая. Я не люблю ворон, но сейчас это не имело значения. В одном слове Тамара выразила то, о чем думали все. Мы не единственные жители затопленного города… Словно в подтверждение этой мысли раздался крик. Громкий, мужской. Кричали откуда-то со стороны кирпичной многоэтажки. Не сговариваясь, мы схватились за весла. За считанные секунды плот набрал максимально возможную скорость. Мне казалось, голос идет с другой стороны здания, но не успели мы подплыть и на сотню метров, как я услышал ответ. И еще один, и еще. В считанные секунды разноголосица искромсала паутину тишины. Мы невольно сбавили темп. Теперь голоса звучали отовсюду: спереди, слева, справа. Разобрать фразы целиком не удавалось, но интонации были понятны — страх, удивление, растерянность. Плот неторопливо вошел в зону жилого массива. Одно из окон многоэтажки распахнулось на нашу сторону, из него по пояс высунулся взлохмаченный мужчина. — Эй! Сюда! Вы спасатели? — Кто? — Я не сразу сообразил, о чем он говорит. — Вы из МЧС? Гребите сюда, у меня соседка с третьего дверь не открывает. Может, случилось что, у нее сердце слабое. — Мы не из МЧС! Мы из «Скалы»! Только выбрались. Что здесь творится? Некоторое время мужик пытался сообразить, о какой скале идет речь. Потом махнул рукой и скрылся в квартире. — Значит, везде — то же самое, — тихо сказала Даша. Ей никто не ответил. * * * До дома Тамары мы добрались за час. Первая эйфория прошла. Картина складывалась не самая радужная. Выжившие нашлись в каждом доме, мимо которого мы проплывали, но число их было невелико. Женщины, мужчины, старики и дети — напуганные, не знающие, что произошло, и что им делать дальше. На наш плот они смотрели, как на диковину. Что-то кричали, просили помочь. Я сорвал голос, пытаясь объяснить, что мы не спасатели, а такие же, как они. Жертвы. Дважды нам предлагали поработать таксистами, один раз — продать плот. Умоляли, ругались, требовали, трясли веером купюр. Деньги за плот предлагали такие, что проняло даже меня, далеко не бедного человека. Я не знал, что делать. Не знал, что отвечать. Я понимал этих людей, очнувшихся в нереальном, абсурдном мире, цепляющихся за любую, даже мнимую надежду. Что бы они делали с нашим плотом? Куда плыли? Спроси их, они не смогли бы ответить. Плот был для них символом организации, отчаянной попыткой сопротивления поглотившей город стихии. |
