— Анна, открой глаза! — прозвучал требовательный голос.

— Да, дорогой, — я сделала вид, что только что проснулась, — что случилось?

— Я вот тут думал... мы должны устроить ему ловушку! Застать на месте преступления и сфотографировать! Тогда у нас появится против него компромат!

— Всего-то, — я откровенно зевнула.

— Нужно бить врага его же оружием!

— Совершенно с тобой согласна. Только давай сделаем это завтра утром. — Я повернулась на бок.

— Извини... я совсем не спал, все думал...

— А ты спи, — я сделала над собой усилие и села, потом обняла его за шею и поцеловала в обе щеки: — Спокойной ночи, дорогой, приятных сновидений!

Он сказал что-то ласковое, но я уже не слышала, что именно.

— У вас есть молоко «Митя»? — мрачно спросил Семен Петрович у завитой блондинки средних лет, величественно возвышавшейся за прилавком.

— Что? — удивленно спросила продавщица. — Какое молоко? «Митя»? Такого нет!

И недовольно отвернулась от мрачного покупателя. Семен Петрович надулся, побагровел и вышел из гастронома. Это был уже третий магазин, в котором он спрашивал молоко «Митя», и везде ему отказывали. Правда, с первым магазином он немного оплошал, по ошибке зашел в хозяйственный, но зачем же было хамить...

Семену Петровичу давно не случалось ходить по магазинам, и он совершенно разучился это делать. Сегодня, после гнусного скандала, который учинил ему этот сомнительный врач, он решил принести себя в жертву и спросил у жены, что нужно купить. Эта пошлая мещанка очень смущалась, понимая, что покупки — не его дело, но тем не менее с кислой миной, держась за сердце, перечислила продукты, которые нужны были в хозяйстве. Первым пунктом она назвала молоко «Митя». Или не «Митя», а «Витя»? Или «Вася»? Или «Петя»? Или «Тема»? Черт его упомнит, это проклятое молоко! У их младшего, Лени, была аллергия на молоко, и только этого «Митю» его организм принимал...

Но это совершенно недостойно крупного специалиста, уважаемого человека, каким искренне считал себя Семен Петрович, — таскаться по продуктовым магазинам и выискивать какое-то дурацкое молоко, выслушивая хамские ответы продавщиц!

Семен Петрович вошел в следующую дверь и уже внутри понял, что это не магазин, а что-то вроде бара или простенького кафе — короче, самая вульгарная забегаловка.

Семен Петрович никогда не посещал таких заведений. Но сейчас его переполняла такая обида на весь мир, а в первую очередь — на собственную жену, эту грубую мещанку, не умеющую ценить доставшееся ей счастье, что он захотел немедленно выпить водки.

«Выпью, — подумал он, — и пропади оно все пропадом! «Митю» ей, видите ли, подавай! Или «Витю»... Да пошла она!»

Он полез в кошелек. Там были деньги, выданные женой на продукты, — совсем немного, но на сто пятьдесят граммов водки и скромную закуску должно было хватить.

— Сто пятьдесят граммов, — немного стесняясь, сказал Семен Петрович женщине за стойкой, — и пирожок.

И эта женщина, хотя была похожа на продавщицу из гастронома, как младшая сестра, не стала хамить Семену Петровичу, не стала задавать ему дурацких вопросов насчет зрения, как наглая девица из хозяйственного магазина. Она молча, вежливо и с полным пониманием важности момента налила ему водки и придвинула по влажной стойке тарелку с пирожком.

Семен Петрович устроился за угловым столиком и медленно, смакуя свое одинокое унижение, выпил водку. Полутемное помещение немного покачнулось, но вскоре снова встало на прежнее место, только краски стали чуть ярче и звуки чуть громче, а Семену Петровичу захотелось то ли петь, то ли плакать.