— Спасибо, спасибо, — Козлятьев устроился рядом со мной, — а у меня-то, девочки, какие неприятности... охладели пошлые европейцы к настоящему искусству, перестали ценить мои шедевры, не покупают больше парнокопытных! Не поймешь их, некультурных конъюнктурщиков: то нравились мои козлики, а то вдруг — смотреть не хотят! Все, что наваял, вернули, всю партию!

— Да что вы говорите? — сочувственно пропела я, в душе переживая тихую тайную радость: справедливость восторжествовала, и Козлятьев больше не будет похваляться на каждом углу, что наводнил живописную Скандинавию своими рогатыми-бородатыми уродцами... Хотя, насколько я понимаю, он и раньше поставлял их исключительно на финские свалки, служа прикрытием для перевозки наркотиков... Тьфу! Я совершенно запуталась в этой скульптурно-криминальной эпопее.

А Козлятьев тем временем продолжал ныть:

— И ведь как покупали! Как покупали моих рогатеньких! Только и повторяли — еще, еще привозите! И вдруг — как отрезало! Видно, чьи-то происки, чьи-то интриги... Не иначе, Васька Баранов подсуетился... И Гена, менеджер мой, тут же исчез, будто его козел языком слизнул. Пока был успех — Гену из моей мастерской не выгнать, а как успех прошел — так пропал, даже телефона не оставил...

Козлятьев пригорюнился, отхлебнул остывший кофе и вдруг, жизнерадостно встрепенувшись, полез во внутренний карман своего клетчатого пиджака:

— А у меня, девочки, гениальная идея. Если эти паразиты козликами пресытились, так, может, начать новый период в своем творчестве?

И Козлятьев протянул нам на ладони керамическую статуэтку, изображавшую розовую толстенькую свинку с лихо закрученным крючком маленького хвостика и румяным девичьим личиком.

И тут я поняла, что мне напоминает новый «аромат» Афанасия Леонтьевича. Как-то в деревне я проходила мимо свинарника, и оттуда пахло приблизительно так же...

Дверь Олешкиного кабинета распахнулась, и из него вышла импозантная внушительная дама приблизительно пятьдесят шестого размера. Дама хранила на лице величие, соответствующее как минимум владелице казино или сети антикварных магазинов. Олешек бежал за ней, как цирковая собачка за цирковым же слоном, что при его комплекции выглядело смешно, и, искательно заглядывая в лицо сиятельной посетительницы, подобострастно мурлыкал:

— Ну, мы можем надеяться?

В дверях офиса дама повернулась к Олешку и неожиданным для женщины густым басом изрекла:

— Надеяться можно всегда!

Как только дверь за посетительницей захлопнулась, Олешек сразу сделался выше и крупнее: из робкого просителя он превратился в грозного начальника. Увидев же меня, он вырос еще вдвое и зарокотал, как июльская гроза:

— Соколова! Ты почему здесь? Ты что тут делаешь? Кто тебя пустил? Да я тебя немедленно уволю! Да ты сколько же это дней прогуляла? Немедленно уволю!

— Очень хорошо! — ответила я гордо и независимо. — Только это не ты меня уволишь, а это я сама уволюсь! Потому что я и дня не хочу работать с человеком, который подставляет своих сотрудников!

— Кто подставляет, кого подставляет, как подставляет? — Олешек несколько сбавил тон и чуть отступил перед моим молодым напором. — А машина-то пропала! А подпись-то твоя!

— Бандитам сдал? Сдал! — развивала я наступление. — Машина как пропала, так и нашлась, Витька-паразит в аварию на ней попал, и ты это прекрасно знаешь, а подпись мою подделали... И вообще ты знаешь, что эти бандиты через твою фирму вывозили? То-то! А если стукнуть? И про твои шашни с Аленой тоже все знаю! А про это могу жене стукнуть! И вообще тебе давно на диету пора садиться, а то скоро ни в одну дверь не пролезешь! Короче, сию секунду отдавай мне трудовую книжку и выходное пособие! Ноги моей больше не будет в этом свинарнике, — и я злорадно оглянулась на Козлятьева, который с растерянным видом переводил взгляд с меня на Олешка.