Ты любишь только охоту на человека. И власть”. Для власти у Максимыча теперь вместо цепных псов юстиции будет собака.
Вот что Юрьевна хотела сказать. Но потом сказала другое:
- Какую породу заведешь? Немецкую овчарку? Бультерьера?
Максимыч гулко фыркнул.
- Да ну, на хуй. Спаниеля заведу. Английского, чистокровного. Знаешь, уши-крылья. Я тут видел у Михалыча… хорошенький. Спрошу у него, где брал. И на уток можно ходить.
- Да, на уток самое то.
Собака не для охоты. Для любви. “Все-таки осталось в Максимыче что-то человеческое”.
- Счастливо, дядя Андрей, - сказала Юрьевна. Когда-то она звала его так. Максимыч нашел ее и Свечникова, стал их наставником, нянькой и дрессировщиком – и привел в милицию. А они были его ударная команда. Шли смутные святые 90-е.
- Приезжай как-нибудь, - сказал Максимыч. - На охоту тебя свожу. Как в старые времена, помнишь?
- Конечно, приеду. Обязательно.
Она знала, что лжет. И знала, что Максимыч это знает.
Юрьевна положила трубку, бросила телефон на кровать. Все когда-нибудь заканчивается. Закончилось и правление Максимыча. Кто теперь будет главой группы? “Золотому мальчику”, наверное, сразу дадут майора юстиции – и генеральскую должность заодно. Васин, Васин. Она вдруг вспомнила, достала из бельевого ящика форменную рубашку. Полинина помощница по хозяйству еще не успела закинуть ее в стирку. В нагрудном кармане Юрьевна нашла белую визитку. Телефон той, длинноногой. Она с трудом поборола искушение позвонить сейчас.
- Ты где? - раздался из коридора приглушенный голос Полины. - Эй!
- В спальне! - крикнула она. Юрьевна коротко взглянула на номер, скомкала визитку и бросила в мусорную корзину.
- Как дела? - Полина вошла в спальню. Она была в тонком халате, на голове волосы закручены полотенцем. Крепкая, спортивная. Темные волосы, чуть раскосые глаза. Цветные татуировки на плечах и на бедрах. На животе Полины цвела огромная алая роза, татуировщик постарался.
“У ней… следы проказы на руках… и губы… Губы алые как маки”. Девушка из Нагасаки, как пела Джемма Халид.
- Все прекрасно, - сказала Юрьевна. Она подошла, по-хозяйски сунула руку под халат. Поцеловала Полину – губы были мягкие, с привкусом кофе. От Полины после душа шел настоящий жар. - Лучше и быть не может.
Вечер того же дня. Квартира Дениса.
Он весь день промотался по Москве, просто гулял и думал. Вечером вернулся. Кажется, за двое суток он отвык от родного дома. Холодно освещенный подъезд, ядовитые зеленые ящики. “А квартира у нас обтерлась, вон обои под потолком отслоились. Надо бы подклеить”, подумал Денис. В прихожую угрюмо и раздраженно вышел отец. Молча посмотрел на сына.
- Есть чего пожрать, пап? - спросил Денис. Отец помедлил и кивнул. Чужой, холодный. Ненавидящий.
“А может, он всегда таким был?”.
- Я разогрею, - сказал отец. Повернулся и, шаркая ногами как старик, пошел на кухню.
Денис ушел к себе в комнату, закрыл дверь. Включил музыку. “Ключ поверни и полетели… Нужно вписать в чью-то тетрадь…” Денис выключил, не в силах слушать. На фото на столе – Женя. Она принесла эту фотографию и подарила ему. Какая-то годовщина… или еще что? Неважно.
Кажется, тогда он ее еще любил. Или, по крайней мере, пытался.
А потом они сидели с отцом напротив друг друга за столом и молча, отчужденно, на расстоянии ели фиговую, плохо приготовленную еду. Мясо подгорело. Над столом на стене висел большой (но плохой) портрет Кеши в траурной рамке. Брата возвели в ранг святых.
“Ледяная пустыня эта квартира”, подумал Денис. И все дальше так и будет.
От запах горелого Дениса замутило. Он отодвинул тарелку, встал и пошел к себе. Отец остался сидеть за столом. |