Россия претендовала на статус сверхдержавы — но с каждым поколением, по мере истощения ее творческого потенциала, становилась все менее интересна как возможный центр этой сверхдержавы. Соблазн, который Россия несла для остальных народов, становился все ниже и ниже по мере ее истощения.

Империя породила взлет русской культуры XIX — начала: ХХ веков.

Трудно сказать, насколько мог продолжаться расцвет, если бы русские сумели вовремя отказаться от империи. Но они от нее не отказались, и та же самая империя погубила тех, кто продолжал вопреки шагам истории судорожно цепляться за обломки былого величия.

Арнольд Тойнби различал цивилизации абортированные, чье развитие было прервано внешним насилием, и самоабортирующиеся, то есть те, которые закрыли сами для себя перспективу развития [171].

Пусть читатель решит для себя сам, какой цивилизацией была и осталась Россия.

ВЫДУМАННАЯ РОССИЯ

В советское время «… люди были попросту изолированы и от внешней информации, и от информации об идеях, бытовавших в дореволюционной России», и, пытаясь найти выход из ловушки советского строя, начали искать «… в трех направлениях:

1. Поиск альтернативных вариантов марксизма, «правильного» социализма, поиск ошибок руководства, не создавшего вовремя Академии наук РСФСР, и так далее.

2. Рассмотрение ситуации с позиции ценностей западной цивилизации.

3. Возвращение к национальным ценностям» [167, с. 82–83].

Вот только и западные, и свои собственные национальные ценности они представляли себе довольно дико, и остается удивляться, каких фантастических вещей они напридумывали. Один публицист даже полагает, что в СССР сложил ось только два вида национализма, апеллирующих не к реальным, а к выдуманным народам, — это русский и еврейский национализм [168]. В этом есть немалая доля преувеличения, но и несомненна доля истины в том, что русские поразительно любят выдумывать самих себя, свою историю и даже свои интересы. Одна причина этой склонности — отсутствие реальной информации, в том числе и о собственном прошлом. Вторая — невероятная архаичность сознания современных русских, в том числе и образованных. Ведь имперский народ всегда развивается замедленно, а в СССР к тому же людей искусственно держали в невежестве.

В результате «… русская национальная жизнь выжила, но либо в разрушенной, либо в ослабленной и выхолощенной форме. Россия сохраняет последнее в Европе традиционное крестьянство, но это крестьянство обнищавшее, не имеющее права покинуть свои разваливающиеся избы, находящееся в крепостной зависимости без помещиков, живущее коллективной жизнью без «мира», в деревнях без праздников и церквей. Россия сохраняет последний пролетариат, описание которого мы встречаем у Золя и Горького, пьяный и неумелый. Как говорит рабочий у В. Гроссмана: «Рабочий без права бастовать, разве это рабочий, я вас спрашиваю?! Источники иссякли, и Россия превратилась в музей мертвых форм» [88, с.25–26].

Автор этой книги провел маленькое исследование — в Эстонии, в 1990 году: я просил собеседников, и русских, и эстонцев, рассказать о своих ассоциациях со словом «граница». Эстонцы пожимали плечами: ну, белая полоса на шоссе… Ну, мальчик в форме, который ставит штамп в паспорте… А что?! Русские же подробно описывали колючую проволоку, вышки, контрольно–следовую полосу, натасканных на человека овчарок и хмурые лица под касками. Получается — русские продолжали духовно жить в мире, который давно уже ушел в небытие.

А что характерно для архаичного сознания? Как раз идея самозащиты: «бей гадов».

«Иногда создается впечатление, что националисты давно пришли к общему согласию, что им ненавидеть, но не знают, к чему именно им стремиться.