— Боялась, что не приедете, — сказала она. — Входите, пожалуйста.

Она решила продемонстрировать еще одну модель, которая, несомненно, продавалась в «Кошачьем уголке»: голубой пеньюар с длинным разрезом вдоль левого бедра и с низким вырезом на груди. Белокурые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. На лице не было косметики. Глаза, того же цвета, что пеньюар, оторвавшись от моего лица, тревожно обшарили лужайку за моей спиной. Мне захотелось обернуться и посмотреть, что же там такое.

— Входите, — повторила она и, отойдя в сторону, пропустила меня, затем тщательно заперла дверь.

— Простите за опоздание, — извинился я. — На Сорок первой авария.

— Я обычно ложусь поздно, — ответила мисс Рейнольдс. — Хотите выпить? Я пью коньяк.

— От коньяка не откажусь, — согласился я.

Мисс Рейнольдс провела меня в гостиную, обстановка которой была выдержана исключительно в сине-голубой гамме: голубой ковер, более темные по оттенку портьеры, прозрачные голубые занавески, на белой оштукатуренной стене над камином — полотна Соломона Сида, также в сине-голубой гамме. Голубой, несомненно, любимый цвет хозяйки. Когда я заезжал в магазин, на ней было синее платье, и сейчас она сидела в голубом пеньюаре в комнате, где царствовал сине-голубой цвет. Даже ее атласные домашние туфли на высоких каблуках без задников были синими. Я наблюдал, как она, налив в два суженных кверху бокала коньяк, направляется ко мне. Сам я расположился со всеми удобствами на одном из диванов перед камином.

— Может, зажечь камин? — спросила хозяйка, протягивая мне один из бокалов. — Как-то промозгло, правда? Не поможете мне? Боюсь, самой мне не справиться.

Я разорвал на узкие полоски две страницы газеты и положил обрывки бумаги под решетку. На решетку бросил несколько сухих щепок, а сверху положил два полена. Чиркнув спичкой, поджег бумагу. Загорелись сначала щепки, а потом и поленья: одно толстое, сосновое, другое — дубовое.

— Спасибо, — поблагодарила Китти.

— Итак, — начал я, загородив камин ширмой, и, разогнувшись, уселся лицом к ней, — что вы хотели сказать мне?

— Хотелось извиниться перед вами за свое поведение на прошлой неделе, — ответила она.

— Забудьте об этом, — успокоил ее.

— Понимаете… вы разворошили прошлое, а мне хотелось бы забыть все это. Как коньяк?

— Превосходный, — ответил я. — Мисс Рейнольдс, зачем я вам понадобился?

— Мне страшно.

— Чего вы боитесь?

— Эти убийства…

— Да?

— Мне стало страшно.

— Почему?

— Потому что я — одинокая женщина, кроме меня, в доме ни души…

— Но позвонили вы совсем не поэтому, правда?

— Нет.

— Если вам нужны помощь и утешение, лучше позвонить в полицию, не так ли?

— Да.

— Так что я здесь делаю, мисс Рейнольдс?

— Ну хорошо, я была знакома с Эндрю.

— Вы говорите об Эндрю Оуэне?

— Да. А теперь его жена, его бывшая жена убита, и, вполне возможно, все это как-то связано со мной…

Она оборвала фразу.

— И с Мишель, вы хотите сказать? — спросил я.

— Да, с Мишель.

— Так вы все-таки были знакомы с Мишель?

— Да, была с ней знакома.

— Почему бы нам не начать с начала? — предложил я.