Словом, Майк почти страдал.

Мистер и миссис Конрад были почти счастливы. Он – оттого что собралась под одной крышей вся семья, наконец-то! Она – оттого что у нее прибавилось объектов внимания и заботы. Миссис Конрад чувствовала, что сейчас, даря любимым людям сердечное тепло, улыбки и вкусный ужин, выполняет свое предназначение. Она испытывала ту тихую, светящуюся радость, что знакома, пожалуй, только женщинам.

Мысли Энн были в основном где-то далеко, лишь время от времени прямой вопрос возвращал ее в «здесь и сейчас», но потом взгляд девушки снова становился рассеянным и мечтательным: видимо, не так давно ей встретился очередной романтический герой маленькой любовной истории.

Джине было тепло здесь. Ее окружала, обволакивала и накрывала, как мягкое-премягкое одеяло, атмосфера покоя и доброго, заботливого отношения, где все незыблемо: где мама – это мама, и даже нечего больше сказать, где есть отец, сдержанный, но любящий и сильный, сильнее всех и всего на свете. Здесь, дома, на кухне всегда уютный желтый свет, чувствуется мамино присутствие и дорого все. Даже разбросанные вещи Энн.

– Энн, почему ты не расскажешь Джине про своего нового парня? – Миссис Конрад вытерла салфеткой руки, еще довольно молодые и вполне ухоженные, и переплела пальцы: она всегда так делала, когда готовилась слушать что-то приятное.

Джина улыбнулась: до чего же люди странные существа. Даже дома, в кругу близких, они почему-то не желают говорить прямо. Нет, ну правда, почему бы не сказать просто: «Энн, расскажи Джине об этом мужчине»? Обязательно надо скрыть свое желание или просьбу под каким-то странным вопросом, имеющим весьма отдаленное отношение к предмету разговора. Как будто Энн сейчас и вправду начала бы отвечать на вопрос «почему?». Или как будто кто-то выслушал бы ее доводы до конца.

Люди, наверное, никогда не произносят того, что думают на самом деле. Даже когда говорят правду о самых простых вещах. Даже когда сами уверены в своей прямоте и откровенности…

– Да ладно тебе, мам. – Энн кокетничала очень натурально. В том смысле, что человеку постороннему почти невозможно было определить, на самом ли деле она недооценивает свои достоинства и победы или же набивает себе цену.

Но Джина-то знала свою сестру! Предположение, что Энн изводит себя самокритикой, даже не пришло Джине в голову…

– Ну не тяни, кто на этот раз претендует на сердце прекрасной принцессы? – Джина подмигнула сестренке.

Та подмигнула в ответ:

– А я тебе потом расскажу. На ушко.

– О, интересно, от кого ты оберегаешь новости своей личной жизни? И, главное, с каких пор? – встрял Майк. Демонстрировавший до этого глубочайшую апатию, он сейчас оживился, потому что имел какую-то неуемную тягу к сплетням.

– Посмотрите, какой проницательный малыш у нас растет! – съязвила Энн. – Все-то он чувствует, если это имеет к нему отношение.

– Дети, перестаньте препираться. – Миссис Конрад вошла в роль хранительницы домашнего очага. Джина раньше раздражалась в такие моменты: она вообще не любила, когда кто-то входил в какую-то роль. Но сейчас было иначе. Сейчас чувство было похожим на то, что испытываешь, стоя на берегу широкой тихой реки – спокойствие и силу неторопливого движения воды.

Вот, значит, каково это – быть матерью… Удивительно.

Дома все было незыблемо. Дома было тепло. Но у Джины было чувство, которое называют «мороз пронизывал до костей». Такое бывает, когда очень сильно замерзаешь, и потом долго-долго не согреться, сколько ни кутайся в свитера и одеяла.