—  Как я понимаю, ты намерен жениться на О-Суги, — неожиданно выпалил Нобору.

—  Жалко мне ее, — пробормотал Ино. — Все время об­служивает эту сумасшедшую, таскает для нее еду, моет по­суду, даже ночной горшок подает... И никто не знает, когда это кончится. У меня просто душа болит, когда гляжу на нее.

—  Так ты собираешься жениться на ней из жалости? — спросил Нобору.

—  Ни в коем случае! Откуда вы это взяли? Конечно, мне ее жалко, но женюсь я на ней потому, что люблю. Я до сих пор видел многих женщин, но такой, как О-Суги, не встречал. С ней я готов быть вместе до конца жизни — и не разлучусь, как бы трудно нам ни пришлось.

Нобору молчал.

—  Я говорю правду. — Глаза Ино увлажнились. — С тех пор как я увидал О-Суги, во мне будто проснулась уверен­ность. Впервые в жизни я подумал: вместе с ней мне ничего не страшно, со мной она будет счастлива, ради этого я сде­лаю все, что в моих силах.

—  Ты и правда в этом уверен?

—  Спросите у Токити. Он подтвердит, что такого я еще никогда и никому не говорил. Если О-Суги будет рядом, ни­что не заставит меня от нее отступиться.

Наверно, так оно и есть, подумал Нобору, кажется, Ино и в самом деле полюбил впервые в жизни. До сих пор он был пассивной стороной — Токити о нем заботился, жен­щины завлекали. Теперь же он сам сочувствует положе­нию, в каком оказалась О-Суги, хочет сделать ее счастли­вой — лучшее доказательство того, что он, как мужчина, почувствовал себя сильным и самостоятельным. Размыш­ляя так, Нобору решил для проверки съехидничать.

—  А как насчет «трех раз»? — спросил он.

—  Каких еще «трех раз»? — удивился Ино, подозри­тельно глядя на Нобору.

—  Это я просто так, пошутил. Не обращай внимания. А о твоей просьбе я поговорю с доктором Ниидэ. — Нобору засмеялся и пошел к двери.

—  Прошу вас. — Ино склонил голову, потом, глядя Но­бору прямо в глаза, решительно произнес: — Предупре­ждаю, если не согласитесь оставить меня здесь, я убегу, и не один — возьму с собой О-Суги. Так и передайте доктору Ни­идэ.

Нобору кивнул и вышел в коридор.

Напрасный труд

1

— Я  знаю, больные недовольны тем, что в больничных палатах постель приходится рассти­лать на полу, — говорил Ниидэ во время обхода. — Им не нравятся одинаковые больничные халаты на завязках. Им кажется, будто их поместили не в больницу, а в тюрьму. Кстати, так думают не только больные, но и врачи. Ну, а каково твое мнение, Нобору?

—  На этот счет у меня нет никакого мнения, — пробор­мотал Нобору и поспешно добавил: — Пожалуй, это не­плохо — с чисто гигиенической точки зрения.

—  Не льсти! Больше всего не терплю угодничества. Нобору промолчал.

—  Самое вредное в наших домах — циновки, — продол­жал свои рассуждения Ниидэ. — В прежние времена ими не пользовались. Говорят, Мицукуни из Мито запретил сте­лить в замке на пол циновки. Считается, будто тем самым он хотел поддержать присущий старому самурайству дух здоровой простоты. Может, и так, но мне думается, при­чина в другом — в рациональном характере старинных японских жилищ. Недаром на протяжении более двух тысяч лет в японских домах были исключительно дощатые полы, на них ничего не стелили, и лишь с годов Гэнроку вошли в обиход циновки.

—  Но ведь были же циновки для сидения?

—  Да, но они были в ходу лишь в аристократических домах и использовались только во время церемоний.