Не знаю, что он разглядел в полумраке, но страха в нем нет. Зря.
– Здравствуй, Шушрак, – шепчу я. – Ты не ждал этой встречи, но она произошла.
Пациент попытался что-то сказать, но горло выдало лишь сипение. Достаю из сумки флягу с водой и, придерживая голову связанного, пытаюсь напоить. Наконец, его жажда утолена, и он, откашлявшись и отхрипев, смог выдавить:
– Ты кто? Освободи меня. Почему я связан?
– Не спеши, Шушрак. Ты в больнице. Твои друзья были настолько добры, что не бросили тебя подыхать на улице, а притащили сюда. А связан ты, чтобы не навредить себе сверх необходимого, – вежливо и ласково улыбаюсь ему, хотя сомневаюсь, что это заметно во мраке.
– Ты – лекарь?
– Не совсем… Потерпи, мы дойдем и до этого, у нас достаточно времени. Сейчас я хочу тебя обрадовать. Тот яд, который тебя убивал, ныне нейтрализован. Мне удалось достать лекарство, но мне хотелось бы узнать, как произошло, что ты был отравлен?
– С чего бы мне болтать? Ты кто? Позови моих друзей и развяжи меня.
– Тихо, тихо. Не стоит пока волноваться. Я отвечу на все твои вопросы. Чуть позже. Просто скажи: что случилось, как это произошло? Это же не секрет? Ты, кстати, потерял руку от этого вещества. Она вся покрылась гнойными язвами и волдырями… пришлось отнять. Но сам ты жив и можешь жить еще долго. Просто расскажи, а то болезнь могла уйти не полностью.
Пациент грязно выругался и закрутился в путах, пытаясь бросить взгляд на отсутствующую конечность. Когда это не удалось, он выругался снова. Устав слушать проклятия и угрозы, я беру в руки второй пузырек.
– Смотри, Шушрак, ты видишь эту бутылочку? В ней тоже яд. Не такой, чтобы убить. Я возьму всего пару капель, – демонстративно откупориваю пузырек и аккуратно смачиваю лезвие ножа. – Вот так. Теперь, если я поцарапаю тебя тут, – делаю две царапинки на горле связанного, – ты не сможешь кричать. Чувствуешь, дыхание твое затрудняется? Ты не задохнешься и даже сможешь говорить, но на громкие крики твои мышцы уже неспособны. Как только ты попробуешь, они откажут и перекроют тебе дыхание. Но стоит прекратить усилие, и все вернется. О, вижу, ты начал понимать что-то. Вижу страх… это хорошо. Мы будем откровенны друг с другом, – смеюсь почти весело. – Мы не друзья! Просто такая фраза… о, мы совсем не друзья!
Чувствую, как начинает накатывать злость и прерываюсь. Положив нож на столик, недолго хожу от двери к окну и обратно. Глаза начинает пощипывать, а в груди встает тяжелый ком.
Эта скотина убила единственного дорогого мне человека. Пусть не он один, но он один из… Меня трясет. Пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Отхожу в угол, приседаю на корточки, стараясь унять дыхание и сердцебиение.
Пленник бьется в путах, но я не обращаю на него внимания. Пока не обращаю. Надо успокоиться и завершить дело. Все должно быть аккуратно. Старику бы это понравилось. Он бы гордился мной… Да, он будет гордиться! Встаю, руки не дрожат, дыхание свободное, голова ясная. Нужно продолжать.
– Я хочу рассказать тебе историю, Шушрак, – голос мой спокоен и бесцветен. В этой схватке за самообладание я пока побеждаю. – Простую историю, каких, я верю, множество, но эта для меня особенная. А теперь она станет особенной и для тебя. Нет, молчи пока, когда я закончу, тебе станет все ясно. А пока молчи. У меня не такая уж железная выдержка, а нам с тобой надо много успеть.
Присаживаюсь на край лежанки, протираю пациенту лоб, собираясь с мыслями:
– Итак, история. Она началась более десяти лет назад. Однажды немолодой мужчина подобрал на улице ребенка. Просто пожалел и подобрал. Здесь в столице после восстаний, голода и мора люди еще долго умирали. |