|
Таковы люди, думаешь ты; они все еще христиане. Но они хотят еще больше: они хотят тебя как ты есть, иначе ты не был бы для них ΘΙΛΗΜΟΝ, и они были бы безутешны, если бы не нашли для своих легенд носителя. Потому они тоже рассмеялись бы, если бы ты подошел и сказал, что смертен, как они, и хочешь их любить. Если бы ты так поступил, ты не был бы ΘΙΛΗΜΟΝ. Они хотят тебя, ΘΙΛΗΜΟΝ, а не другого смертного, который болеет теми же болезнями, что и они.
Я понимаю тебя, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, ты настоящий влюбленный, ведь ты любишь свою душу ради людей, потому что им нужен царь, который живет из самого себя и не находится ни у кого в долгу за свою жизнь. Потому ты им нужен. Ты исполняешь желание людей и исчезаешь. Ты сосуд басен. Ты бы обесчестил себя, если бы вышел к людям как человек, ведь они рассмеются и назовут тебя лжецом и мошенником, потому что ΘΙΛΗΜΟΝ не человек. Я видел, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, эти морщины на твоем лице: некогда ты был юн и хотел быть человеком среди людей. Но христианские животные не любили твою языческую человечность, ведь чувствовали в тебе то, что им нужно. Они всегда искали меченого, и когда поймали его где-то в свободе, они заперли его в золотой клетке и отняли его маскулинную силу, так что он был обездвижен и сидел в молчании. Тогда они славили его и сочиняли о нем байки. Я знаю, они называют это почитанием. И если они не найдут подлинного, у них по крайней мере есть Папа, который занят представлением божественной комедии. Но подлинный всегда отрекается от себя, ведь он не знает ничего более высокого, чем быть человеком. Ты смеешься, о, ΘΙΛΗΜΟΝ? Я понимаю тебя: тебе надоело быть человеком среди других. И поскольку ты подлинно любил быть человеком, ты добровольно спрятал это, чтобы быть для людей по крайней мере тем, что они хотели иметь от тебя. Потому я вижу тебя, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, не с людьми, а лишь с цветами, деревьями и птицами и текущими водами, и это все рано не порочит твою человечность. Ибо для цветов, деревьев, птиц ты не ΘΙΛΗΜΟΝ, а человек. Но какое одиночество, какая нечеловечность!
[H1 152] Почему ты смеешься, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, я не могу тебя понять. Но разве я не вижу голубой воздух твоего сада? Что за счастливые тени окружают тебя? Это солнце очерчивает голубых полуденных призраков вокруг тебя? Ты смеешься, о, ΘΙΛΗΜΟΝ? Увы, я понимаю тебя: человечность для тебя совершенно поблекла, но для тебя восстала ее тень. Насколько более велика и счастлива тень человечности, чем сама человечность! Голубые полуденные тени мертвых! Увы, вот твоя человечность, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, ты учитель и друг мертвых. Они стоят, завывая, в тени твоего дома, они живут под ветвями твоих деревьев. Они пьют росу твоих слез, они согревают себя добротой твоего сердца, они жаждут слов твоей мудрости, которые кажутся им полными, полными звуков жизни. Я видел тебя, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, в полуденный час, когда солнце стоит выше всего; ты стоял, разговаривая с голубой тенью, кровь приливала к ее макушке и священное мучение омрачало ее. Я могу предположить, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, кем был твой полуденный гость. Как же я был слеп, какой я был дурак! Это ты, о, ΘΙΛΗΜΟΝ! Но кто я! Я иду своей дорогой, качая головой, и взгляды людей следуют за мной, и я остаюсь безмолвным. О, безысходное безмолвие! / [H1 153]
О, повелитель сада! Издали я вижу твое темное древо в сиянии солнца. Моя улица ведет в долину, где живут люди. Я странствующий нищий. И я остаюсь безмолвным.
Убийство тех, кто притворяются пророками — приобретение для людей. |
