Образ жизни извивается, как змей, справа налево и слева направо, от размышлений к удовольствию и от удовольствия к раздумьям. Таким образом, змея — это противник, символ вражды, но также и разумный мост, соединяющий правое и левое посредством сильным стремлением, столь необходимым нашей жизни. (174)

Место, где Илья и Саломея живут вместе, является темным и светлым пространствами. Темное — это пространство раздумий. Оно темное, так что тот, кто в нем живет, требует проницательности. (175) Это пространство ограничено, поэтому предвидение ведет не в даль, а в глубину прошлого и будущего. Кристалл — это сформировавшаяся мысль, что отражает то, что пришло раньше.

Ева и змей показывают мне, что мой следующий шаг ведет к удовольствию, а оттуда — снова в длительные скитания, как Одиссей. Он сбился с пути, когда проделал свою хитрость в Трое. (176) Светлый сад — это пространство удовольствия. Тот, кто живет в нем, не нуждается в видении, (177) он чувствует бесконечность. (178) Мыслитель, который погружается в свое предвидение, обнаруживает, что его следующий шаг ведет в сад Саломеи. Таким образом, мыслитель боится своей предусмотрительности, хотя предвидение — основа его жизни. Видимая поверхность безопасней, чем подземный мир. Мышление защищает от неверного пути, и потому приводит к окаменению.

Мыслителю следует опасаться Саломеи, так как ей нужна его голова, особенно если он святой. Мыслитель не может быть святым, иначе он лишится головы. Попытка спрятаться в свои мысли не поможет. Там вас охватит затвердение. Вы должны вернуться к материнскому предвидению, чтобы возродиться. Но предусмотрительность приводит к Саломее.

(I79) Потому что я был мыслителем и из своей предусмотрительности увидел враждебный мне принцип удовольствия, он явился мне в образе Саломеи. Если бы я был чувствующим и нащупал свой путь предвидения, тогда бы она явилась как змееподобный демон, если бы я действительно увидел его. Но тогда я был бы слеп и почувствовал только скользкие, мертвые, опасные, предполагаемо преодолимые, пресные и приторные вещи, и я бы отпрянул, вздрогнув так же, как и от Саломеи.

У мыслителя никудышные страсти, поэтому он не получает удовольствия. Мысли того, кто чувствует, (180) плохи, поэтому у него нет мыслей. Тот, кто предпочитает размышления чувствам, (181) оставляет свои чувства (182) гнить в темноте. Они не дозревают, а в заплесневелости дают больны побеги, которые не достают до света. Тот, кто предпочитает чувства размышлениям, бросает в темноте свои мысли, где они прядут свою паутину в мрачных закоулках, унылые сети, в которых запутались комары и мошки. Мыслитель чувствует отвращение к чувствам, так как чувство в нем в основном отвратительно. Тот, кто чувствует, думает о раздумьях с отвращением, поскольку мышление в нем в основном отвратительно. Так змея лежит между мыслителем и чувствующим. Они есть яд друг друга и целебное средство.

В саду должно было обнаружиться, что я любил Саломею. Это признание поразило меня, поскольку я не думал об этом. Чего мыслитель, не может помыслить, того, по его мнению, не существует, а чувствующий не верит в существование того, чего он не чувствует. У вас появляется предчувствие целого, когда вы принимаете свой противоположный принцип, поскольку целое принадлежит обоим принципам, которые растут от одного корня. (183)

Илья сказал: "Ты должен признать ее через ее любовь!" Не только вы чтите объект, объект также освящает вас.