Когда я буду дома. Когда я буду дома. Я буду сегодня дома. Я смогу сегодня обнять сына.

Она чуть приподнимается и оглядывается: человека с ножом и след простыл. А вдруг она упустила его из вида? А вдруг он устал и пошел домой? А «вдруг не станешь друг».

Медленно, осторожно ступая, она выходит на дорогу и тут же каждой клеточкой своего тела понимает, что коварный настил из сосновых иголок – это просто рай по сравнению с этой каменистой почвой, от которой подворачиваются лодыжки, а в мозг врываются сигналы резкой боли, едва ее кожа соприкасается с пористыми острыми камнями. Каждый шаг – это три этапа боли. Первый этап – предчувствие боли, когда она только заносит ногу. На втором этапе она чувствует боль от уже имеющихся ран, когда ее нога лишь слегка касается поверхности земли. И, наконец, третий. Настоящая, реальная боль, когда она опирается на ногу всем своим весом и когда ей приходится изо всех сил стискивать зубы, чтобы не закричать.

Еще пятьдесят метров.

Двадцать метров.

У меня получится.

И в этот момент до сих пор неподвижный, направленный на стену свет от фар «порше» начинает двигаться. Карла ускоряет шаги, черпая последние силы из глубины своего непоколебимого, почти физического желания быть сегодня снова дома рядом с сыном.

Машина трогается с места, и фары освещают Карлу в тот момент, когда она добирается до мешков с песком. Она прячется за ними, приседая на корточки.

Он меня не видел. Он не мог меня видеть.

Машина подъезжает ближе и останавливается.

Карла слышит, как открывается дверь.

– Иди сюда, – говорит человек с ножом. Он от нее максимум метрах в шести. – Иди сюда, а иначе я выведу твоего коня и отрежу ему голову.

Это кобыла. Кобыла. Ее зовут Мэгги.

Карла сворачивается в комок, прижимается головой к мешкам с песком, словно пытаясь слиться с ними и исчезнуть. Но нет, такого не произойдет.

– Иди сюда, – повторяет