— Что? Что она сделала?

Но Одри только молча качает головой, по щекам катятся слезы.

Вздыхаю и усаживаюсь возле нее на ступеньку, потом полуобнимаю, притягиваю ближе. Одри, вздрагивая от рыданий, склоняет голову мне на плечо. Такой знакомый цветочный аромат шампуня. Узнай она, кто я на самом деле — наверняка сразу же возненавидела бы. Но мы же когда-то встречались, не могу я вот так ее бросить.

— Ну, — шепчу бессмысленные утешения, — тихо, все в порядке. Все будет хорошо.

— Нет, не будет. Я ее ненавижу. Ненавижу! Вот бы тот камень ей попал в лицо.

— Ты же этого не хочешь.

— Из-за нее Грега отстранили от занятий. И родители выгнали его из дома, — всхлипывает девушка. — Они увидели те дурацкие фотографии, которые твои друзья наснимали. Ему пришлось умолять свою мать, сидя перед запертой дверью, умолять хотя бы его выслушать.

Одри плачет и плачет; ей все труднее говорить.

— В конце концов, они его заставили пройти тест. А когда результат оказался отрицательным — перевели в академию Саутвик.

Девушка замолкает. Она в отчаянии, сама не своя.

Академия Саутвик знаменита отрицательным отношением к мастерам. Это во Флориде, недалеко от границы с Джорджией. Все студенты, чтобы туда поступить, должны в обязательном порядке предъявить справку с результатами теста — доказать отсутствие магических способностей. А после поступления их заставляют еще раз его пройти в школьном медпункте.

Посылая сына в Саутвик, родители Грега спасают его и свою репутацию. Особых угрызений совести я не испытываю: Хармсфорду там наверняка понравится, среди единомышленников.

— До выпуска год остался, даже меньше. Ты снова его увидишь.

Одри поднимает на меня покрасневшие от слез глаза и качает головой:

— Перед отъездом он рассказал про Лилу. Как изменил мне. Она колдовством заставила…

— Неправда.

Девушка глубоко и прерывисто вздыхает, а потом вытирает мокрые щеки зеленой перчаткой.

— Еще хуже. Ты на нее запал, он на нее запал, и никакой магии, а она такая противная.

— Это Грег противный.

— Он не был противным. Со мной не был, когда мы оставались наедине. Но, думаю, теперь это ничего не значит. И виновата Лила.

— Нет, Лила не виновата. — Я встаю. — Слушай, понимаю, почему ты разозлилась. Почему разбила окно. Но хватит, довольно. Никаких больше камней и угроз.

— Она и тебя обманула.

Молча качаю головой.

— Ладно. — Девушка тоже встает, отряхивает юбку. — Ты никому не говоришь про меня, я никому не говорю про тебя.

— И оставишь Лилу в покое?

— Я не выдам твою тайну. На этот раз. Больше ничего не обещаю.

Одри спускается по ступенькам и уходит, высоко подняв голову, ни разу не оглянувшись.

Рубашка на груди промокла от ее слез.

Занятия идут своим чередом, но я никак не могу сосредоточиться. Эмма Бовари и ее корзинка с абрикосами, асимметрия, неполные рынки — все сливается у меня в голове. Закрываю глаза на одном уроке, а открываю уже на другом.

Иду в столовую. Сегодня на ужин энчиладос с курицей и соусом сальса. Я такой голодный, что от запаха еды сводит желудок. Рано пришел, почти никого еще нет. В одиночестве сажусь за столик и набрасываюсь на свою порцию.

Вскоре ко мне присоединяется улыбающийся Сэм.

— Ты вроде раздумал помирать.

Фыркаю с набитым ртом и, не отрываясь, слежу за Лилой: как она подходит к стойке, берет поднос. От воспоминаний я краснею. Одновременно и стыдно за себя, и снова хочется до нее дотронуться.