Небольшая пауза – секретарша министра попросила Вету Петровну подождать у телефона. Затем Вета Петровна услышала:

– Филипп Тимофеевич в отъезде, будет через неделю.

– Хорошо, – сказала Вета Петровна, – запишите меня через неделю.

– К сожалению, он приедет на один день и снова улетит в Болгарию, на фестиваль…

– Понятно… – произнесла Вета Петровна и повесила трубку.

В МУРе, на Петровке, 38, грохотали офицерские сапоги, трезвонили телефоны. В коридорах стоял мат-перемат, арестованных за ночь воров, хулиганов и вокзальных проституток конвоиры вели из внутренней тюрьмы на допросы к следователям. На лестнице лаяла чья-то сыскная собака. На третьем этаже в кабинете Светлова я допрашивал Галину Леонидовну Брежневу. Впрочем, допросом это назвать было трудно, поскольку Галя, в основном, плакала и просила:

– Спасите его! Спасите!

– Галя, кто такой Гиви Мингадзе?

Она отвернула лицо к окну, сказала сухо:

– Я не знаю.

– Неправда. Из-за этого Гиви ваш друг Буранский пытался ограбить артистку Ирину Бугрову и попал в тюрьму.

– Он не грабил. Он пришел за своими бриллиантами…

– Которые вы ей передали, чтобы она «вытащила этого Гиви через своего хахаля», – процитировал я. – Это ваши слова, вы говорили их Буранскому в субботу утром, а Отдел разведки прослушивал. Поэтому они заранее знали, что Буранский придет к Бугровой, и устроили ему там ловушку.

– Да? А я думала, что это Ирка милицию позвала, чтобы не отдавать бриллианты.

– Галя, теперь вернемся к началу. Кто такой Гиви и как могла ему помочь артистка цирка Бугрова?

– Гиви – бывший приятель Буранского и дяди Сергея. Три года назад его посадили в тюрьму за валютные операции. У Бориса остались его бриллианты, и он попросил меня отдать их Бугровой, чтобы она вытащила Гиви из тюрьмы. Ей это ничего не стоит – в нее влюблен начальник всех лагерей и тюрем страны. Как это у вас называется?

– ГУИТУ, – сказал я. – Главное управление исправительно-трудовых учреждений. Но разве не проще было попросить вашего дядю? Одно слово Мигуна – и Гиви был бы на свободе. И вообще непонятно – как его могли посадить, если он был приятель Мигуна?

– Они поссорились, и дядя о нем слышать не хотел.

– Из-за чего поссорились?

– Я не знаю!!! – воскликнула она с каким-то даже надрывом. – Не пытайте меня. Я вам все равно ничего не скажу! Я ничего не знаю!

– Знаете, Галя. Просто Бакланов вас вчера так запугал, что вы боитесь говорить. Но имейте в виду – они проводят «Каскад» и раздуют теперь дело вашего Бориса только для того, чтобы сбросить вашего отца. Я должен знать, о чем говорил с вами вчера Бакланов…

Она не отвечала. Она снова отвернулась к окну – там, за окном светловского кабинета, все шел снег, укрывая мягкими хлопьями и без того заснеженную Петровку и соседний сад «Эрмитаж».

– И вы готовы предать родного отца ради… чего? Галя! – сказал я.

– Папу все равно снимут! – резко повернулась она. – Не сегодня, так завтра, через два месяца. А Боря… Они мне обещали, что они его скоро отпустят.

– Кто – они?

Галя опустила глаза, произнесла:

– Я не могу вам сказать.

– Галя, они вас обманут, – сказал я. – Бакланов, Краснов, Щелоков – они вас обманут.