|
И ворвавшийся в квартиру высокий темноволосый красавец с запахом пудры, с подведенными черным бровями и накрашенными ресницами стал тут же кричать на маму, потому что, оказывается, она сидела на какой-то важной книге, которую папочка не забрал только потому, что обещал своей матери не появляться на глаза бывшей жене, а книга эта очень редкая. Он кричал: «Раритет! Раритет в туалете!» и, конечно же, довел маму до истерики, и она, встав, стала рвать из раритета листы, комкать и бросать их в папочку, а он бегал из туалета в кухню и обратно и сшибал на пол наш чайный сервиз – поочередно чашки, блюдца, молочник, – а потом присел передо мной в коридоре и сказал: «Прости папочку, котенок, папочка ушел с важного спектакля, подвел всю труппу, а тут эта дура затащила в туалет очень ценную книгу, а папочка тебя любит, и лучше я уйду, пока не утопил ее в этом чертовом унитазе». И ушел. И я даже не успела сказать, что с утоплением ничего не выйдет, потому что нога мамы уже так опухла, что совершенно заткнула собой слив. Я позвонила в Службу спасения и вылила на ногу мамы полбутылки подсолнечного масла, что прибывшие через каких-то пять минут спасатели назвали «умным шагом». С тех пор я зову его только папочкой. В разговорах с мамой. В обсуждениях с одноклассниками его фотографий в журнале «Театр».
Второй пирожок я макала в икорно-горбушное масло, и, надо сказать, сочетание сладкого теста, кисловатых яблок и легкой солености просто восхитило меня. Впрочем, мое восхищение – это еще не показатель, я люблю есть соленые огурцы с пряниками… Из здания станции вышла женщина. Размахнувшись, она вылила на траву грязную воду из ведра и по-домашнему повесила сохнуть большую серую тряпку на ветку дерева. Вытерла руки о подол синего халата, после чего поправила на голове косынку, завязанную сзади на затылке, и пошла ко мне. Сейчас спросит, как меня зовут. – И чего ты тут кушаешь? – поинтересовалась она. – Пирожки с яблоками. – Пирожки-и-и-и она кушает! – запела женщина радостно. – И что ж без чаю? Пойдем, я тебе чаю налью! – Спасибо, я их с маслом ем. – Приоткрыв салфетки, я показала на обвязанный горшочек. И тут же добавила, подумав, что до вечера еще далеко – вдруг телега дотащится сюда: – Это, вообще-то, бабушке, меня бабушка ждет в Загибайловке. – Вы только гляньте! – восхитилась женщина. – И масло у ней в корзинке, и пирожки! И откуда же ты, Красная Шапочка? Я чуть не подавилась. Потрогала на голове связанную крючком хлопчатобумажную круглую шапочку. Красного цвета. Что моя мама умеет, так это вязать крючком. Она крючком может связать любую игрушку, я их всех люблю – и орангутанга, и тигра, и верблюда, вот шапочку мне связала, чтобы волосы не растрепывались на ветру. – И что ж тебя не встретили? – присела женщина рядом. – Вот… Не встретили. – Так ты, верно, к Кольцовым в Загниваловку приехала? Я копаюсь в кармане платья, застегнутом булавкой. Вытаскиваю бумажку. Читаю. – Нет. Не к Кольцовым. К Руте Даниловне Воськиной. – Ах, эта… – Женщина чуть отстранилась, чтобы оглядеть меня всю, и подняла выпавшие из кармана деньги. – Есть платок? – Есть. В другом кармане. – Давай. Деньги лучше завернуть в платок, тогда случайно не вывалятся. Вот так. А карман потом застегнуть булавкой, это правильно. Да что это я… Бабушка тебя быстро жизни научит. В гости приехала, или горе какое? – В гости. – Это я так спросила. Твоя бабушка, верно, этим летом собирает урожай детей, – заметила она непонятно, потом улыбнулась: – А кто пирожки такие душистые испек? – Я испекла. |
