Эллен спала, засунув в рот большой палец. Она упрямо делала это, несмотря на запрещения и запугивания. Ничто не могло отучить ее от привычки сосать палец. Анника взяла маленькую ручку и вынула палец изо рта дочери. Эллен поискала ротиком утраченную соску, но во сне забыла о пальце и продолжала спокойно спать. Анника смотрела на ребенка, не сознававшего ни своей ценности, ни своей красоты. Как нужна Эллен уверенность в жизни. Анника погладила девочку по мягким волосам, ощутив ладонью их тепло.

«Малютка, я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось».

Она подошла к мальчику, он спал на спине в своей пижамке с «Бэтменом», обхватив руками голову. Анника в детстве спала точно так же. У сына были такие же светлые волосы, как у Томаса, и уже угадывались его широкие плечи. Как же Калле похож на них обоих.

Она склонилась над сыном и поцеловала его в лоб. Мальчик потянул в себя воздух и открыл глаза.

— Уже утро? — спросил он.

— Нет пока, — ответила Анника, — поспи еще немного.

— Мне снился очень страшный сон, — сказал Калле и повернулся на бок.

— Мне тоже, — тихо призналась Анника и легонько провела рукой по затылку сына.

Она посмотрела на светящийся циферблат своих наручных часов. Будильник зазвонит через час.

Но она понимала, что уже не сможет уснуть.

Она неслышно прошла в гостиную. От тянувшего из окна сквозняка покачивались занавески. Она встала у окна и стала смотреть на улицу сквозь щель между занавесками. На просыпающуюся Хантверкаргатан, на желтые уличные фонари, качавшиеся в вечном своем одиночестве между корпусами домов. Она погрела о батарею одну ногу, потом другую.

Она прошла на кухню, зажгла газ, налила воду в кастрюльку, отмерила четыре ковшика молотого кофе и стала смотреть в окно на промерзший садик, дожидаясь, когда закипит вода. Термометр за окном показывал минус двадцать два градуса. Анника отошла от окна, залила кофе кипящей водой и помешала его, уменьшила огонь, налила кофе в кружку и села к столу. Негромкое журчание радиоприемника разогнало демонов, ноги стали ледяными от холода, кофе медленно остывал.

Она не заметила, как на кухню вошел Томас с сонными глазами и всклокоченными волосами.

— Что ты делаешь тут в такую рань? — спросил он, налил воду в стоявший на мойке стакан и жадно выпил.

Анника, отвернувшись, уставилась на приемник и ничего не ответила.

— Ну, сиди, — сказал Томас и ушел в спальню.

Она закрыла глаза руками и принялась глубоко дышать открытым ртом, стараясь успокоить желудок, пока снова не обрела способность двигаться. Вылив кофе в раковину, она пошла в ванную, приняла очень горячий душ и старательно растерлась полотенцем, надела лыжное белье, термокальсоны и шерстяную фуфайку, две пары шерстяных чулок, толстые джинсы и флисовую кофту. Она нашла ключи от подвала и вышла на темную пустынную улицу, вошла во двор и по лестнице спустилась в подвал. Открыла ключом амбарный замок и вошла внутрь.

Горнолыжные ботинки в старой хозяйственной сумке стояли рядом со стопкой старых школьных учебников Томаса. Тут же висела ее полярная куртка — пыльная и грязная. Она висела здесь, забытая и заброшенная со смерти Свена. Теперь она была не нужна Аннике, сидение на открытых стадионах было оставлено навсегда.

Она взяла ботинки и куртку, вынесла на улицу, хорошенько вытряхнула и понесла в квартиру. Повесив куртку на вешалку, она окинула ее критическим взглядом. Да, курточка в плачевном состоянии, но в Питео еще холоднее, чем в Стокгольме.

— Когда ты вернешься?

Она обернулась и увидела стоявшего в двери спальни Томаса. Муж надевал кальсоны.

— Не знаю, — ответила она. — Думаю, с едой ты разберешься, или нет?

Он отвернулся и пошел на кухню.