Это ещё что за дикость? – удивлялся Саша. Против своего же революционного правительства? Каменев на это возражал с большим самообладанием, разумно. (Вообще, он тут, кажется, единственный умный.) А большеголовый бровастый Муранов – рядом с Каменевым – очень важно голову держал, но молчал.

Замелькало «надеть узду на революционную стихию?», «оборонцы!», «пораженцы!». Шляпников горячился, что среди собравшихся не может звучать термин «пораженцы», это недостойно, так клеймила большевиков неразборчивая буржуазная печать, либералы в союзе с чёрной сотней, а «пораженчество» было всего лишь предсказанием неизбежности крушения романовской монархии на почве внешних неудач. На «пораженцев» не клеветал только ленивый – а предсказание их блестяще оправдалось, первый революционный полк на улицах Питера и был главный «пораженец», – бессмысленное и обидное слово.

Но Каменев разумно возражал ему, что не надо кидаться и «оборончеством» и «революционным оборончеством», это тоже бессмысленные обидные клички, лишь смазывающие суть вещей.

Шляпников, горячась:

– Зачем пролетариату война? – на его долю только увечья и смерть, а в тылу – длинный рабочий день и дороговизна. Правящие круги запутались, выйти из войны не могут. Надо заключать мир без официальных сфер!

Каменев, уравновешенно:

– Конечно, хотелось бы кончить войну поскорей. Но когда армия стоит против армии – не сложить же оружие и домой? – это политика рабства. Если Германия сейчас начнёт наступать – надо дать ей сильный отпор.

– Правительство капиталистов – наши враги!

– Но на «долой правительство», – улыбался Каменев, – у нас просто нет сил.

– Если не свергать сейчас – то хоть объяснять массам, что всё равно неизбежно нам придётся брать власть!

А рядом с Ленартовичем сидел какой-то кавказского вида, маленького роста, с оспинками на лице и с толстыми длинными усами, разведенными ровно вбок. Саша ещё удивился, какие туповатые сюда попадают, сказать бы – чистильщик сапог, при чём тут он? А тот поднял руку, объявили «товарищ Сталин» (только в насмешку можно было к нему прицепить!). И этот тихий забитый встал, подшагнул к фонтанному гроту и стал говорить заунывно, но не так глупо.

Как это теперь модно козырялось, он потянул из французской истории: что в 1792 году республиканская Франция воевала против коалиции реакционных королей, и если б что-нибудь подобное было сейчас, то социал-демократы все бы дружно поднялись на защиту свободы. Но нынешняя война – с обеих сторон империалистическая, за рынки сбыта и сырья, а главное: сегодня она не угрожает нам восстановлением старых порядков, как пугает буржуазная печать, и нет никаких оснований бить в набат, что свобода в опасности.

Таким образом грузин подыграл как будто шляпниковцам – но тем же тоном ровно подыграл и Каменеву, что лозунг «долой войну» выглядит голым пацифизмом и тоже ничего не даёт. Что Манифест Совета надо приветствовать, но (уклонился тут же) приветствовать с оговорками, что он не разоблачает хищнического характера войны. А нам (вроде опять в сторону резвых) надо давить на Временное правительство, чтоб оно начинало мирные переговоры, – и только так мы сорвём маску с этих наших империалистов.

Примирить – никого не примирил, а запутал больше.

Энергичные: надо бороться за армию! Буржуазия призывает к бургфридену. А нам нужно – выборное начало! чтобы солдаты не шли покорно за офицерами, вот чем надо заниматься! – и только так мы отберём у них силу.