|
Ричард не представлял, кем были эти люди и почему их тени обречены идти за серыми монахами. Про Лаик рассказывали всякое, но о призрачных рыцарях и унарах юноша не слышал, а те продолжали свое беззвучное шествие. Наверное, любому ужасу отпущен свой предел. Дикон сам не понимал, как перешел грань, за которой страх сменяется любопытством. Проводив взглядом человека в коричневом, чем-то напомнившим Эйвона, юноша со странным интересом повернулся навстречу следующему призраку и увидел… отца, рядом с которым с такой же свечой в руке шел он, Ричард Окделл, в ненавистных унарских тряпках. Странно, но в тот миг происходящее не показалось ни бредом, ни мороком. Перед ним был отец, такой, каким он его помнил или почти таким. Светло-русые коротко стриженные волосы, короткая бородка, пересекающий бровь шрам. Герцог был серьезен и сосредоточен, словно для него не было ничего важнее, чем сохранить злой болотный огонек. Эгмонт Окделл, так же, как его предшественники, бесшумно проплыл мимо Дика. Пораженный юноша не мог оторвать взгляда от родного человека, с которым так и не простился, а тот уходил, чтобы исчезнуть к слепой, ледяной стене. Сознание Дика словно бы раздвоилось, он прекрасно понимал, что перед ним призрак, что нужно затаиться в своем убежище, а в первый же день свободы броситься к священнику-эсператисту, но что значит ум, когда уходит отец?! Может быть, закрой герцога чужие спины, Дик бы и удержался, но Эгмонт Окделл шел последним, и Ричард бросился за уходящим. Колокольный звон смолк, в уши юноши громом ударил звук его собственных шагов, но уходящие в никуда и не думали оборачиваться, и тогда Дик закричал, громко и отчаянно, но отец даже не вздрогнул. – Ричард! – кто-то с силой схватил его за плечо. – Дурак, стой! Да стой же, квальдэто цэра[73]! Дикон рванулся, видя лишь удаляющуюся спину в черном с золотом плаще, но чужак вцепился в него, как дриксенский быкодер[74]. – Ричард, очнись! Да что с тобой такое?! Отец исчез, все померкло… Он стоял в темной галерее, и Паоло тряс его за плечо. Сил вырываться больше не было, сил вообще не было. – Жить надоело? – участливо спросил кэналлиец. – Последним шел мой отец, – своего голоса Диком не узнал. – Глупости, – перебил Паоло, – это не он, это просто не может быть он! Тебе показалось… Знаешь что? Давай наконец выпьем! Ричард позволил увести себя к камину, где Норберт уже высек огонь и зажег погасшую свечу. – Зажги еще, – посоветовал Арно, – Дик, открывай свое вино. – Надо зажигать четыре, – встрял Иоганн, – всегда четыре, чтобы не было зла. – Да, – кивнул Альберто, – четыре, какую бы глупость серые и черные ни говорили. И поставь квадратом. Галерея с севера на юг идет? Так ведь? – Именно, – подтвердил Арно, – тогда Молния будет как раз у камина. Ричард, ты скоро? – Я… – Дикон отчаянно пытался унять дрожь в руках, – я сейчас! – Давай я. – Паоло отобрал у Дика знаменитую бутыль. – Закатные твари! – Что там? – Да ничего, ерунда! Открыл уже! – отмахнулся Паоло, слизывая с пальца выступившую кровь, – Дик, пей первым, как-никак это тебе. – Подождать надо, – вмешался Иоганн, – сначала поливать немного на свечи. Пусть Четыре Волны будут уносить злые проклятия ото всех нас, сколько б их ни наделали. – Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько б их ни было, – прошептали Берто и Паоло. – Пусть Четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько б их ни было, – добавил Арно. |
