– Кого? – не понял Элвин. – Какого гада?

– Мальчика‑Ренегата. Вы что, не знаете? Аппалачи слухами полнятся. Народ только и говорит о Такумсе, который сегодня появляется в верховьях Ошконсин, а завтра уже сидит в деревне на берегах Язу, призывая краснокожих к убийствам и насилию. И везде его сопровождает бледнолицый мальчик, который толкает краснокожих на страшные жестокости, который учит их тайным пыткам, практиковавшимся когда‑то папской инквизицией в Испании и Италии.

– Это все не так, – возразил Элвин.

Она улыбнулась. Вновь в ее глазах затанцевали огоньки.

– Меня, наверное, очень ненавидят, – сказал Элвин. – А ведь я даже не знаю, что такое инкивзиция.

– Инквизиция, – поправил Исаак.

Элвин ощутил, как сердце его холодными щупальцами сжал страх. Если о нем рассказывают такие истории, его, должно быть, считают преступником, чудовищем в человеческом облике.

– Но я только следую за…

– Я знаю, что ты делаешь и почему, – перебила Бекка. – Мы здесь хорошо знаем Исаака, поэтому не верим всяким лживым сплетням о вас двоих.

Но Элвину не было дела до того, чему верят и чему не верят «здесь». Его больше интересовало, что думают у него дома, в Воббской долине.

– Не беспокойся, – успокоила Бекка. – Никто не знает, кто этот бледнолицый мальчик. Уж конечно, не один из двух Невинных, которых Такумсе разрезал в лесу на кусочки. Конечно, это не Элвин и не Мера. Кстати, который из двоих ты?

– Элвин, – сказал Исаак.

– А, ну да, – кивнула Бекка. – Ты ведь уже представил его мне. Мне что‑то очень сложно стало запоминать людские имена.

– Такумсе никого не резал на кусочки.

– Как ты можешь догадываться, Элвин, этому слуху мы тоже не поверили.

– А‑а…

Элвин не знал, что сказать, а поскольку он долгое время провел среди краснокожих, он поступил так, как обычно поступают краснокожие, когда им нечего сказать. Белый человек почему‑то очень редко додумывается до подобного выхода из положения. Элвин просто промолчал.

– Хлеба и сыра? – спросила Бекка.

– С удовольствием. Спасибо тебе большое, – ответил Исаак.

Весь мир летит вверх тормашками. Такумсе благодарит, как истинный джентльмен. Конечно, среди своего народа он считался благородным, честным человеком. Но на языке бледнолицых он всегда изъяснялся скупо и очень холодно. До сегодняшнего дня. Колдовство.

Бекка позвонила в маленький колокольчик.

– Еда очень проста, но здесь, в этом доме, мы живем незамысловато. И тем более я, в этой комнате. Впрочем, дом у нас действительно незамысловат.

Элвин огляделся вокруг. Она была абсолютно права. Он только сейчас понял, что эта комната была той самой первой хижиной‑времянкой. Через единственное незаколоченное окно лился неяркий южный свет, стены были сложены из грубых старых бревен. Неожиданно Элвин заметил, что все вокруг покрывает холст – свисает с крюков, громоздится на мебели, лежит свернутым в рулоны. На этом необычном холсте смешивались всевозможные краски, но цвета не образовывали никакого рисунка, они лишь перетекали один в другой, меняя оттенки – широкий ручей голубизны сменялся потеками зелени, впуская в себя другие краски, переплетаясь и расходясь в стороны.

В комнату, откликнувшись на зов колокольчика Бекки, вошел, судя по голосу, какой‑то пожилой мужчина; она послала его за едой, но Элвин даже не оглянулся, чтобы посмотреть, кто к ним заходил, – его полностью поглотил странный холст.