|
Если и рыдала, то беззвучно. А вот синеволосая спорки закатила шумную истерику. Тоненькая, хрупкая, она выглядела самой юной из выживших, самой уязвимой, и, видимо, такой была. Синеволосая не сумела побороть свои страхи. Минут десять она всхлипывала, размазывая по щекам слезы, а потом завопила и принялась бить кулачками по ближайшему камню, умоляя о помощи. Кого умоляя? Неизвестно. Она просто хотела, чтобы ее спасли. Громкие крики летели над рекой, отражались от скал и яростно вгрызались в товарищей по несчастью. Которые отводили взгляды. На помощь синеволосой пришла лишь третья девушка – холодная красавица, одетая в элегантный брючный костюм. Она уселась рядом с юной спорки, обняла ее за плечи и стала что-то шептать. Скорее всего – банальный набор утешающих фраз, но он сумел погасить эмоциональную вспышку. Ведь когда плохо, такого понятия, как банальность, не существует. Важны лишь участие и поддержка.
Рыжий мужчина отошел к берегу узкой, но необычайно быстрой речки и принялся швырять в воду камешки. И не прервал своего занятия, даже когда завопила синеволосая. Мужчина-спорки улегся под кустом, демонстративно повернувшись к товарищам спиной, и сделал вид, что уснул. Что же касается лысого, то он скрылся за большим камнем, решив прогуляться вверх по течению. Смерть офицера окончательно отрезвила выживших, напомнила, в какой ситуации они оказались, и одновременно разрушила первые ростки объединения. Смерть офицера заставила каждого из них спрятаться в собственной раковине, и это отчуждение длилось почти сорок минут. А потом вернулся лысый. Он вышел из-за камня, медленно протопал через поляну, храня на лице невозмутимое выражение, и остановился рядом с белокурой. – Все в порядке? Лучшим ответом на столь идиотский вопрос стал недоуменный взгляд. Изумленная девушка не смогла подобрать слов, и ей на помощь пришла обладательница брючного костюма. – Да, все замечательно, – саркастически бросила она. И с издевкой добавила: – Через двадцать минут подадут чай. Белокурая дернула плечом, синеволосая судорожно вздохнула, а лысый усмехнулся: – Агрессия – это хорошо. Это эмоция, живое восприятие происходящего, крайне необходимое сейчас, чтобы разогнать тоскливую безучастность. Лучше злость, чем тупая покорность судьбе. – Ты, кстати, приглашен, – нахально закончила обладательница брючного костюма. – Иди, мой руки. Лысый хотел рассмеяться, хотел продолжить диалог, к которому прислушивались все, без исключения, выжившие, но в этот момент подала голос белокурая. – Я в порядке, – тихо произнесла она. – Спасибо за цапу. – Пожалуйста. Кожаная цепарская куртка не доходила высокой девушке и до середины бедер, а потому ей приходилось периодически поправлять полу, прикрывая обнаженные ноги. Поправлять резким, очень нервным жестом, который не укрылся от внимания лысого. И этот жест показывал, что белокурая еще не успокоилась. – Мне неудобно, – призналась она, поймав сочувственный взгляд мужчины. – Как неожиданно! – не смолчала обладательница брючного костюма. – А нам показалось, что неудобство у тебя вызывает лишняя одежда. Белокурая вновь понурилась – укол язвительной девушки задел ее за живое. – А тебя здесь сколько? – Лысый медленно обернулся и холодно посмотрел на нахальную обладательницу брючного костюма. – Что? – растерялась та. – Почему ты говоришь «нам»? Кому это – «нам»? Кому еще, кроме тебя, что-то там показалось? – Не твое дело. – И не твое тоже, – грубовато отрезал мужчина. – Тебя не касается то, чем занималась эта девушка до катастрофы. |
